Круг

Всю зиму и всю весну думал Кугубай Орванче об одном и том же — о том, что хорошо бы отделиться от Орлая Кости. «Ошибку мы сделали, — ругал он самого себя. — Надо было отделиться сразу, когда переселялись на хутор. Это все сноха виновата, захотелось ей еще хоть годик с матерью пожить. Говорил я ей: вышла замуж, из родительского дома ушла, нельзя думать на две стороны. Но Амина заупрямилась, и Эман ее послушался. Вот теперь и работай на Орлая Кости, терпи его попреки. А я-то думал под старость по-человечески пожить, со снохой, с внучатами… Эх, старая голова, старая голова! Сам во всем виноват. Не надо было позволять тогда Эману жениться! на дочери богатого человека или уж во всяком случае не идти в дом тестя. Не подумал я тогда как следует, и Эман не подумал. Устал он от бедности, думал, будет лучше. Дай Орлай Кости не говорил, что выходит на хутор. Если бы раньше знали, может, не согласились бы. Ну, ладно, был бы он еще хорошим человеком, а то ведь злой, жадный, ругается понапрасну, рубль ему весь мир затмил, только его и видит, мечется, ищет, где бы чего захапать. Правильно говорят: не знает жадность предела. Куда ему еще богатеть? И так у него пять лошадей, четыре коровы, полон сарай коз и овец, три амбара, клеть, дом большой, белая баня, старые скирды, два работника бесплатных: вот этот старый дурак с сыном, — Кугубай Орванче стукнул себя по лбу, — а ему все мало! Еще, еще надо! Эх, глупость я сделал, сам себе петлю на шею накинул, он только затянул. Скорее бы нам отделиться! Конечно, Орлаю Кости все равно когда-нибудь придется Эмана отделить, только когда это будет? Теперь на лето отложили. Где же он Эману землю отрежет? Ну, где бы ни отрезал, все хорошо, только бы поскорее! Зажили бы своим хозяйством. Пока в силах, помогал бы ему во всем, когда вовсе состарюсь, внучат буду нянчить».

Кугубай Орванче, размечтавшись, представил, какая хорошая будет тогда у него жизнь. А в теперешней его жизни самая большая отрада — внучек Сергей.

«Хороший мальчишка растет, добрый, красивый. Как залезет ко мне на колени, да начнет играть в шлепки, да смеяться, сразу все горе свое забудешь. Вот будет у нас свое хозяйство, Эман с Аминой уйдут в поле, а мы с Сережкой останемся дом сторожить. Я ему тележку маленькую сделаю, посажу его в двуколочку и покачу. Плохо только, что внук растет один. без товарищей. Тут не то, что мальчишке, а и мне, старику, одному скучно, уже начал сам с собой разговаривать, больше-то говорить не с кем. С Орлаем Кости говорить не хочется, с женок его все уж переговорено И кто это только выдумал отдельно от людей жить? Жили бы в деревне, все вместе, как отцы наши и деды жили в старину. Так нет, хотят разбогатеть, помещиками стать. Вон, говорят, в степи крестьяне, что вышли на хутора, совсем-совсем одичали, ровно волки стали, батраков заставляют работать на себя за полцены. У нас тоже не лучше. Взять хотя бы Орлая Кости. Отрезал себе лучший кусок земли, за два-три года поднялся и разбогател. А чьим горбом? Ты сам, Орванче, помог ему разбогатеть! — Кугубай Орванче вскрикнул от злости. — У него земли было только на одну душу да купленный участок, а как мы пришли, на две души прибавили, потом внук родился, и его долю, когда выходили на хутор, получил. Вот как оно получилось: у него земли только на одну душу, у нас— на три, а мы на него работаем».

Часто думал так старый Кугубай Орванче, и Эман с Аминой тоже думали об этом. Всю зиму, всю весну ждал», когда можно будет, наконец, отделиться. Но наступившая весна не радовала глаз крестьянина: озими были слабые, яровые взошли редко. Стояла сушь. Когда ждали дождя, Орлай Кости и Эман даже забыли о своей вражде. Часто они выходили в огород или в сад и одинаково жадно смотрели в небо — не собираются ли тучи. Но небо было ясно.

Наконец, пошел небольшой дождик. Он задел только участки возле леса. Но и этому были рады.

Наступило время жатвы. Эман с Аминой жали возле леса. Орлай Кости в поле не выходил, три дня подряд ездил в волостное правление.

— Зачем он туда ездит? — спросил Эман.

Амина ответила со злостью:

— Бедняки свои пустоши продают, а он гонится за дешевизной!

— Мы-то проживем, у нас еще старого хлеба много, а у кого запаса нет, тем тяжело придется… — вздохнув, сказал Эман.

— У нас тоже ничего нет, все отцовское…

— Не горюй, Амина, скоро отделимся, свое будет… Отец же обещал осенью отделить.

— Обещать-то обещал, но мать сказала, что отец спять не хочет нас отделять.

— Как не хочет? — Эмана кинуло в жар, он снял шапку.

— Урожай, говорит, плохой.

Плохой не плохой— нам хватит того, что на этом участке уродилось, да еще с прошлого года осталось…

На другой день, рано утром, Эман, ни слова не говоря тестю, запряг вороного жеребца и поехал в город.

Оставив жеребца на постоялом дворе, он прямиком направился к адвокату. Адвоката не оказалось дома. Эман побродил по улицам, через час пришел опять. Ему сказали, что адвокат обедает, и велели подождать на кухне. Эман ждал, ждал, спросил опять. Сказали, что адвокат прилег отдохнуть. Пришлось Эману ждать еще целый час. Наконец его пустили.