Круг

— По-моему, староста правильно решил, пусть старик живет где-нибудь на стороне. К тому же у него нет земли, никто не даст ему раскорчеванную землю.

— Эман, и у тебя совести нет! — крикнул Унур Эбат. — Ты же знаешь, его землю пашет сын. Вся деревня знает, что земля эта — старикова.

Сын старика сказал:

— Земли не жалко, пусть выкорчует лес, вспашет. Только чтоб у меня не жил!

Из толпы раздались голоса:

— Да разве у него хватит сил лес вырубить? Бессовестный, родному отцу кусок хлеба жалеешь!

— Если вы не жалеете, возьмите к себе в дом убийцу. Он же исправника убил.

— Может, случайно его убил!

— Если случайно, не присудили бы к каторге…

Староста прикрикнул:

— Хватит кричать! Кто эту свару завел? Ты, Унур Эбат, да? Лучше бы молчал, не то…

— Не то — что? — дерзко спросил Унур Эбат. — Не думай, я не такой смирный, как этот неграмотный старик. Над ним ты издеваешься, над собой издеваться не позволю! Я законы не хуже тебя знаю.

Сын старика сказал, обращаясь к старосте:

— Вот и принимай в общество ссыльных и каторжных! Вместо благодарности один раздор от них.

Унур Эбат рассердился:

— Вы тут в тайге привыкли верхом на бедных ездить, только меня вам не оседлать. Не-ет, не выйдет!

— Замолчите все! — приказал староста. — Время закрывать сход. Писарь, пиши приговор! Общество постановило: жалобу старика оставить без последствий, а кто согласен его содержать, пусть берет к себе. Все!

Унур Эбат прямо со сходки повел старика в свой дом. С Эманом он с того дня перестал разговаривать, но Амина по-прежнему бывала у него и у Салвики.

Получив от Насти второе письмо, Амина пришла расстроенная.

— Настя опять пишет, что хочет приехать к нам вместе с Володей.

— Эман все еще против?

— В том-то и дело! Уж и отец его ругал, да он никого не слушает.

Унур Эбат покачал головой:

— Просто диву даешься, как переменился человек.

— Ладно, не сердись на него, — сказала Салвика.

— Я не сержусь, только удивляюсь… Амина, а этот Аланов уже освободился из ссылки?

— Нет, у него срок вот-вот истекает. Настя хочет, чтоб он сюда после освобождения приехал, она будет его тут встречать. Просто не знаю, что делать.

— Не горюй, пусть едут к нам, — сказал Эбат.

— Конечно, Амина, — поддержала мужа Салвика, — места у нас хватит, пусть едут и живут! Стравим им свадьбу по марийскому обычаю. Небось, согласятся?

— Согласятся! Вот спасибо! Боже мой, как будто камень с сердца свалился! Сегодня же напишу Насте!

И вот Настя приехала. Она привезла много новостей.

Орлай Кости после того, как сгорело его хозяйство, подняться не смог, построил себе небольшую избушку, не бедствует, но и живет небогато. Эликов издал научную книгу о марийцах Коминокой волости, Настя привезла с собой эту книгу. Между прочим, в ней упоминалось и про Кугубая Орванче. На том месте, где стоял двор Эбата, учитель Моркин со своим молодым коллегой создал плодовый питомник, в Коме появились яблоневые сады.

Через два-три дня после приезда Насти должен был приехать и Володя Аланов.

Эти три дня показались Насте за три месяца. Чего только не передумала она за долгие часы ожидания… Она то и дело выходила из избы, смотрела на дорогу, прислушивалась к каждому звуку за окном, несколько раз всплакнула, думая при этом: «Сейчас выплачу все слезы, а при встрече буду веселой».

Но когда Володя наконец приехал, она не удержалась и, положив голову ему на грудь, заплакала, потом засмеялась. Глядя на них, и Амина с Салвикой не удержались от слез.

И, как будто нарочно, чтобы помешать счастью молодых влюбленных, на другой же день в деревню пришла страшная весть: война с Германией!

И словно оборвался круг жизни, горе войны придавило все живое.

Новосибирск — Москва. Колхоз «Октябрь». 1932–1936 годы.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

10 мая 1936 года Яныш Ялкайн в редакцию национальной литературы Гослитиздата написал письмо, в котором сообщал, что завершает роман «Онго» («Круг»), и просил, чтобы его включили в план издания 1937 года. В письме говорится, что роман «из жизни марийской интеллигенции и крестьянства (1906–1917 гг.), в размере 15,0 п. л.» (ЦГАЛИ, ф. 613, oп. 1, ед. хр. 4952, л. 11).

Это было первое крупное произведение прозаического жанра тогда еще молодого, но уже достаточно популярного марийского писателя. С чем пришел к такой литературной заявке 30-летний писатель, как и чем проявит он себя в марийской литературе?

Яныш Ялкайн — выходец из крестьянской семьи восточных марийцев. Его родина — село Чураево Мишкинского района Башкирской АССР. Он рано лишился родителей, и в 1917 году, 11 лет от роду, попадает в детский дом. Потом — школа-коммуна, Бирский педтехникум, Московский университет — школа его формирования, становления и возмужания. По специальности он становится ученым-этнографом, но еще в университетские годы начинает увлекаться литературным творчеством.

Если считать и годы учебы, творчество Я. Ялкайна охватывает 10–12 лет. За этот период он выпустил 12 книг.