Круг Девятирога

Меня завели в дом, потом заставили спуститься довольно глубоко вниз по железной винтовой лестнице. Затем, судя по ощущаемой сырости и звонкому эху шагов, мы долго шли по тоннелю, который окончился ведущей вверх каменной лестницей. Поднявшись по ней, все остановились. Загремели засовы.

— Кого ведёте? — спросил новый голос.

— Не твоё дело! Заткнись и открывай камеру!

Меня куда-то впихнули. Сзади громыхнула, закрываясь, дверь. С трудом освободившись от профессионально завязанных пут, я снял с глаз повязку, но всё равно ничего не увидел: тьма стояла кромешнейшая. Крохотная, менее, чем в размах рук, квадратная камера. Под руками прощупывались лишь гладкий камень без единого шва да массивная железная дверь с большими заклёпками. Деться некуда, помощи ждать не от кого. Оставалось только ждать и размышлять о новом сюрпризе, который мне подбросило очередное тело. Итак, Четыреста Двадцать Первый спёр у своих бывших сослуживцев какую-то драгоценность, а расплачиваться за это должен… отгадайте с трёх раз, кто?

Тюрьма в Суонаре,

18 кумината 8855 года

— Это очень странно… Очень странно, господин атак-гроссер, но он действительно ничего не помнит! — человек в синем комбинезоне отлеплял от моего тела какие-то датчики, которые перед допросом наклеил во всевозможных местах. — На слова «Камень Ол» не возникает абсолютно никаких ассоциаций, как будто он слышит о нём впервые. И вообще, чёткие воспоминания ограничиваются последним месяцем, а дальше идёт полнейший бред: он представляет себя каким-то хилым уродом. Скорее всего, нервный срыв на почве «ломки», последствия нейроперекоммутации. Фантомные воспоминания, подавившие реальные. Все нормальные люди мечтают стать здоровыми и сильными, а этот…

Говоривший нимало не заботился тем, что я его слышу. Доклад его предназначался кому-то, кто стоял за креслом, в котором меня намертво зафиксировали хитроумными зажимами. Перед допросом довольно бойкий старичок с бегающими глазками вкатил мне в вену инъекцию какой-то розовой жидкости, после чего я впал в состояние полупрострации.

«Так вот он… — медленно, спотыкаясь и качаясь, плыли мысли в голове, — секрет Неутомимых… В одном слове… «Нейропе…рекоммута…ция». Меняют в мозге… зону усталости и зону удовольствия — и готов… культурист-фанатик… Чертовски, поди… сложная операция…»

Тот, кого назвали атак-гроссером, — высокий сухопарый блондин, облачённый в парадный малиновый мундир с обилием золотого шитья — прошёлся, стал напротив кресла, и его худое холёное лицо скривила недовольная гримаса. Он взглянул на меня как на что-то мерзкое, на что приходится смотреть исключительно по долгу службы. Моё внимание привлек сверкнувший серебром в электрическом свете ноготь на большом пальце его правой руки.

— Досадно! Император будет в гневе, — произнес он и повернулся, намереваясь уйти.

— Господин атак-гроссер! — поспешил окликнуть его человек в комбинезоне.

— Что ещё? — вопросительно приподнял бровь тот.

— А с этим… Что прикажете?

— Больше не потребуется, — несмотря на будничность этих слов, я понял, что они означают смертный приговор. Настроение от этого у меня не улучшилось. За несколько проведённых здесь часов я убедился, что местные тюремщики — экстра-профессионалы. Не то, что убежать — лишнего движения сделать невозможно: не помогают ни большая физическая сила, ни боевые искусства.

— Господин атак-гроссер, осмелюсь доложить! — раздался за моей спиной голос кого-то третьего.

— Что ещё?

— Осмелюсь доложить, — повторил тот же голос, — что у нас некомплект «тушканчиков».

— Ты же докладывал, что их семеро?

— Так точно! Но…

— Что значит «но»?! — вскипел офицер.

— «Тушканчик» номер четыре — почти старик. На охоте он не протянет и часа. А этот — из Неутомимых, имеет боевую подготовку…

Атак-гроссер окинул меня оценивающим взглядом, кивнул своим мыслям, и коротко бросил:

— В «зверинец»!

* * *

По гулким, не имеющим окон сводчатым коридорам трое Неутомимых вели меня в «зверинец»: один впереди, двое, с короткими автоматами наизготовку, на несколько шагов сзади. Конструкция оружия была мне незнакома, но по внешнему виду оно очень напоминало израильские «узи». Тому, что на планете есть и автоматическое оружие, я уже не удивился. Да и не то состояние, чтобы удивляться: кандалы, звенящие на руках и ногах, мешали идти, от воздействия наркотика во всех мышцах ощущалась невероятная слабость, перед глазами всё плыло.

— Стоять! — раздалась команда. Передний конвойный отомкнул металлическую дверь камеры и крикнул внутрь:

— Номер четыре, выходи!

Из камеры понуро, держа руки за головой, вышел худой мужчина преклонных лет, почти старик. Охранник схватил его за плечо и отпихнул в сторону.

— Заходи! — обратился он ко мне. — Теперь номер четыре — это ты!

В тесной камере, так же, как и коридор, не имеющей окон, освещённой лишь тусклым, забранным в частую решётку электрическим светильником, кроме меня находились ещё шесть человек, одетые в одинаковые серые штаны и куртки: три мужчины, две молодые женщины и одно бепо.