Круг Девятирога

— Вот и я о том же думаю… А ещё думаю, что и Совету Самых Строгих Судей это будет интересно. — Конвой-лэд не спеша снял стальной шишак, вытер — солнце жарило вовсю — мокрые от пота волосы тряпочкой и, водрузив головной убор на место, лениво приказал. — Взять его…

Несмотря на то, что мой план, рассчитанный на слепое чинопочитание и глупость стражников, с треском провалился, я продолжал гарцевать на Буцефале посередине дороги, загораживая проезд конвою. По сигналу командира четверо всадников с алебардами наперевес выдвинулись вперёд и окружили меня. Четыре сверкающих лезвия, нацеленные мне в грудь, покачивались всего в нескольких сантиметрах. На возбуждённо всхрапывающего Буцефала нацеливались восемь рогов, увенчанных острыми бронзовыми наконечниками. Я повернул голову в сторону придорожных зарослей и чуть заметно кивнул. Тотчас оттуда раздался гулкий выстрел карабина, и шишак конвой-лэда с отбитой пулей макушкой покатился по дороге, дребезжа, как надтреснутое ведро.

— Убить его! — завопил конвой-лэд, выхватывая меч и воинственно им размахивая. — Занять оборону! Всей сволочи — лечь!

Вся колонна невольников, не менее ста человек, послушно плюхнулась на землю. Четверо солдат, хотя и дрогнувших при выстреле, всё же синхронно отвели чуть назад алебарды, намереваясь поосновательнее воткнуть их в меня. Однако я не стал дожидаться этого: выпрыгнул из седла, скачками совершил «круг почёта» по спинам их риков, нанеся каждому из стражников по одному рассчитанному удару, и вновь очутился на Буцефале. Сложная конструкция боевых сёдел не позволила всадникам упасть, но все они обмякли и выронили оружие.

— Йес! — рявкнул я, сопроводив выкрик соответствующим победным жестом. И получилось это так громоподобно, что окружавшие нас с Буцефалом рики испуганно шарахнулись в стороны. При этом один из них случайно полоснул другого по рёбрам острым бронзовым нарожником. Тот дико заржал и метнулся вдоль по дороге. Остальные трое, поддавшись панике, понеслись вслед.

Оставшиеся стражники, прикрывшись щитами, выстраивали своих риков в ударный клин: тактика кавалерии в условиях применения огнестрельного оружия была им незнакома.

— Что, трусы, попрятались как трупоеды суртийские? — брызгая слюной, завопил караван-лэд, чей рик теперь находился на острие клина. — А ну, выходите на бой! Меч в меч! Глаз в глаз!

— Принимаю вызов, — спокойно произнёс я. — Условия те же: проигрываешь — оставляете всё и уходите.

— А если выигрываю? — зыркнул на меня он.

— Тогда вот это золото — твоё. — Я позвенел кошельком и опустил его в свою седельную сумку. — Сейчас мне принесут меч…

Договорить я не успел. Дико взревев, конвой-лэд с места в галоп пустил своего рика и ринулся на меня с видом берсерка: перекошенное яростью красное лицо с прилипшими к нему мокрыми прядями волос, неистово горящие глаза, бешено крутящийся в мощной руке меч. Охваченный помимо боевого задора ещё и великой алчностью, он не стал ждать, пока мне принесут оружие, не захотел оставлять и малейшего шанса. Что ж, сам нарвался! У меня не оставалось другого выбора, и я включил Меч.

Всё дальнейшее произошло настолько быстро, что очевидцы до сих пор путаются и противоречат, описывая этот поединок. Рик конвой-лэда мчался полутонным тараном, выставив вперёд усиленные и удлинённые бронзой рога, намереваясь со всего хода всадить их в грудь Буцефала, который, хотя и изготовился к бою, вряд ли смог бы противостоять своему противнику: боевые навершия удлиняли рога сантиметров на сорок. Поэтому, когда расстояние между нами составило пару-тройку метров, я дал Буцефалу команду, и он совершил манёвр, который от него никто не ожидал: шаг с выпадом влево. Когда красивое в своей смертоносности, украшенное затейливой насечкой навершие проносилось мимо, я ударил по нему ногой с такой силой, что непроизвольно выгнулся назад. Прямо перед собой я увидел лезвие меча, ищущее моей крови, и встретил его своим Мечом. Перерубленный клинок противника, вращаясь бумерангом, улетел в придорожную траву. Рука супостата, готовая встретить сопротивление, а в результате лишившаяся и того груза, что в ней был, ухнула в пустоту. Конвой-лэда резко бросило вперёд. А в это время его рик, голова которого после моего удара неестественно вывернулась, потерял ориентацию и, запнувшись шипом боевого накопытника за какую-то колдобину, трижды кувыркнулся, каждый раз перекатываясь через своего хозяина, не сумевшего вовремя покинуть седло. На последнем кувырке конвой-лэд всё-таки слетел с рика и распластался в дорожной пыли. Больше он не встал.

В рядах стражников возникло замешательство. Подручный конвой-лэда привстал на стременах и крикнул, обращаясь более к кустам, нежели ко мне:

— Мы уйдём, если нас не будут заставлять сдать оружие!

Я кивнул и отвёл Буцефала на обочину, показывая, что путь свободен. Стражники перекинули переломанное тело своего командира через хребет до сих пор полностью не пришедшего в себя рика и, оставив арестантов и повозки с собранной податью, угрюмо тронулись в путь. Когда мимо меня проезжал подручный конвой-лэда, я сказал: