Читаем Круг иных (The Society of Others) полностью

– ДА! ЕДЕМ ВЕРНО!

Все отлично. Сгоряча выскочили куда надо – видно, покровитель путешественников направляет. А теперь пусть покровитель брачных ритуалов доведет нас до места назначения. Грабеж, побег, вооруженное нападение – и все это сделали мы! Теперь бы на свадьбу поспеть.

Вкатываемся прямиком в деревню. Редкие прохожие на узкой улочке встречают нас затравленными угрюмыми взглядами. Я не сразу и понял, в чем дело, пока не увидел себя в отражении: натуральный легавый.

Отпускаю газ, выруливаю в какой-то переулок и небрежно останавливаюсь. Экхард грушей падает на землю. Я, весь в коже, перекидываю ногу через седло – ну, чем не полицейский? Вполне.

– Все, что ли? – спрашиваю. – Мы на месте? Попутчик неуклюже встает.

– Ты не понимаешь, – говорит. – Ты просто не понимаешь.

– Да не найдут нас! Ну? Где нас искать? Мы оторвались!

– Ты не понимаешь.

Вот вам и вся благодарность. В кои-то веки навязал свою волю окружающим, наметил тактику, вырвался из апатии, стал раздавать приказы. Я лидер. У меня оружие. Что тут еще понимать?

– Нас разыщут.

Затравленный взгляд человека, который с рождения живет в полицейском государстве. Он наделил власти почти божественным, богоподобным могуществом: у него в голове не укладывается, что столь вопиющий акт неповиновения может сойти с рук. И что бы я ни говорил, он все равно не поверит, потому что я здесь не жил и не понимаю.

– Нам еще долго? -Что?

– Скоро приедем?

– А, нет. Уже на месте. Нам сюда.

В этой деревне живет семья Илоны, отсюда до их дома рукой подать, пара минут ходьбы. Предлагаю Экхарду снять с себя полицейское обмундирование и избавиться от мотоцикла. Зачем – ему объяснять не надо. Подруливаем к открытому амбару, в котором хранятся какие-то тележки и повозки, так или иначе поломанные: тут колеса не хватает, там – ось треснула, тут кузов помят. Настоящее кладбище сельхозтехники. Вдвоем закатываем мотоцикл в амбар, в самый дальний угол, и там заваливаем его на бок. Позаимствовав с поленницы брезент, прикрываем железного коня, а заодно и ворованные кожанки со штанами.

– Позже перегоним, – говорит Экхард. – Если его здесь обнаружат, хозяину не поздоровится.

– Да не найдут. Почем им знать, где мы. Мы же ушли, оторвались.

– Нет. Ты просто не…

– Ладно, это я усвоил. Пошли.

Надо же, каким я стал командиром! Видел бы меня отец.

Выходим на улицу (а это главная деревенская дорога), смотрим – машина. Она медленно проехала мимо, но не остановилась. Старый такой, серый «мерседес», громоздкая кляча. На заднем сиденье сидит человек, откинув голову на подголовник, будто спит. Только вот, проезжая мимо, он вдруг поворачивается, глядит в нашу сторону, и становится ясно, что он меня увидел. А у меня запечатлелось только выражение лица: морщины на лбу, пристальный взгляд черных глаз, и еще я вдруг понял, что он очень молод – ненамного старше меня. Жуть какая… Это же он здесь главный, он меня преследует. Я одет, как деревенские: пальтишко, шапка, ничего особенного, выгляжу как все. Так с чего ему обращать на меня внимание? Да только я точно знаю: он меня заметил. Этот человек прекрасно информирован и натаскан. Он – охотник, он будет вечно за мной гоняться и не даст мне уйти.

Я замер на месте и трясу головой, пытаясь освободиться от сковавшего меня ужаса. Серая машина исчезла из виду, и я заставляю себя мыслить рационально. Уж если преследователь такой вездесущий, почему он не попросил остановить машину и не погнался за мной? Видно, у меня самое натуральное проявление комплекса вины. В глубине души я уверен, что поступил плохо и заслуживаю наказания, и теперь наделяю сверхъестественными качествами первого попавшегося незнакомца, облеченного властью. Да это посерьезнее, чем у Экхарда! Прибегнем к беспристрастному анализу: проехала машина и кто-то на меня посмотрел. Допустимо, хотя и не обязательно, что этого человека я видел раньше. Я даже лица его не успел разглядеть, а следовательно, велика вероятность, что и он моего не помнит. Так что хватит бегать от мифических фурий. Его уже нет.

– Видел машину? – спрашиваю Экхарда. – У вас часто такие ездят?

– Серые, что ли?

– Нуда, наподобие этой.

– А что, серые машины бывают разные?

Ах, нуда. Наш учитель – романист. Вряд ли он выписывает каталоги с последними новинками автомобильной индустрии. А у меня между тем боевой задор пошел на убыль. И если в сером авто сидел тот самый человек, значит, они еще вернутся и будут меня искать. Так что ради Экхарда пора сваливать из его жизни. Мы шагаем по улице, он ведет меня в дом своей невесты. Да, мой приятель вот-вот обзаведется женой и ребенком, пока в упаковке «два в одном». Ни к чему ему новоявленный знакомец, которого обвиняют в преднамеренном убийстве.

– Знаешь, дальше наши пути-дорожки расходятся. Мы уже на пороге. Самый обычный дом с потемневшей от времени деревянной дверью.

– Как?

– Хватит с тебя неприятностей.

Моя самонадеянность мало-помалу ослабевает, и Экхард потихоньку обретает прежнюю решительность.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза