- Что Орден Матарезе очень тесно контактировал с нами на протяжении всех этих лет, что их деятельность никогда не прекращалась, но они ушли в подполье и стали более активны. Их мощь и влияние разрастались. Что они ответственны за многочисленные акты терроризма и за действия банд убийц по найму, о которых мир и не подозревает, возлагая вину на совсем других. И Матарезе уже не убивают за деньги, вернее, убивают, но не только за деньги. У них появились свои собственные цели.
- И в чем же они заключаются? - спросила старая женщина каким-то странным, неожиданно гулким голосом.
- Он не знал этого. Единственное, что ему было известно, так это то, что Матарезе распространяются как болезнь, которую следует остановить. Но он не сказал мне, как это сделать, и никто из тех, кто имел дело с ними, не скажут ни слова.
- Значит, он так ничего и не предложил вам?
- Последнее, что он сказал, когда я уходил, что ответ может быть на Корсике. Естественно, я не очень поверил во все это, пока обстоятельства и события, последовавшие одно за другим, не убедили меня и у меня не осталось иного выбора... Ни для меня, ни для моего коллеги Скофилда не было альтернативы.
- Я понимаю причины, по которым ваш коллега считает, что Матарезе - это реальность. Если большой человек исчез четыре дня спустя после того, как задавал вопросы о Матарезе, то здесь все ясно. А что убеждает лично вас в том, что Матарезе - не миф?
- Я тоже говорил о Матарезе. С теми, от кого ждал помощи. Я был авторитетным человеком в своей стране. Но сразу же после этих разговоров был отдан приказ о моем уничтожении.
Старуха сидела некоторое время безмолвно и неподвижно, лишь легкая улыбка блуждала на ее бескровных губах.
- Падроне возвращается, - едва слышно прошептала она.
- Я думаю, вы должны пояснить это, - заговорил Талейников. - Мы были полностью откровенны с вами.
- А ваш дорогой друг умер? - неожиданно спросила женщина.
- Да, на следующий день. Его похоронили с воинскими почестями, и он заслужил это. Он прожил жизнь бесстрашного бойца и все же в конце концов стал испытывать страх перед Матарезе. Похоже, они порядочно напугали его.
- Это падроне напугал его, - сказала старуха.
- Но мой друг не знал Гильома де Матарезе.
- Зато он знал его последователей, а этого вполне достаточно: ведь они - это он сам. Он был их Христос, и, как Христос, он умер за них.
- Падроне был их богом? - спросил Брэй.
- И их пророком, синьор. Они верили ему.
- Чему именно они верили?
- В то, что они "наследят землю", то есть получат в наследство весь мир. Вот что было содержанием и целью его мести.
Глава 15
Взор невидящих глаз старухи был устремлен в стену в продолжение всего ее долгого повествования. Тихий шелестящий голос время от времени переходил в полушепот.
- Он нашел меня в монастыре в Бонифацио и договорился о сходной цене с матерью-настоятельницей. "Взимается в пользу Цезаря", как он выразился, и она согласилась, так как решила, что коли так, то значит, не Богу; помните: Богу - Богово? Я была раскованная и свободная девчонка и не больно-то корпела над книгами, а чаще гляделась в зеркала, то есть зеркал не было, но я вертелась перед темными окнами: меня занимало мое отражение и мне нравились мое лицо и тело. Я уже готова была принадлежать мужчине, а падроне и оказался мужчиной из мужчин. Мне тогда было семнадцать лет, и казалось, что весь мир принадлежит мне, хотя прежде я и мечтать об этом не могла. За мной прислали карету, и колеса у нее были из чистого серебра, а золотые гривы лошадей горели на солнце. Меня повезли высоко в горы, а по пути были селения, и я могла купить что только пожелаю, а ведь мне хотелось всего, ибо я была из семьи нищих пастухов - набожный отец и моя мать возблагодарили Господа, когда меня взяли в монастырь, хотя они так и не увидели меня больше.
Итак, я ни в чем не имела отказа, и появилось у меня все, что я только могла пожелать, а он был лев, мой падроне, а я - его возлюбленное дитя, он везде возил меня с собой, брал во все большие дома, разбросанные в окрестностях Порто-Веккьо, и повсюду представлял меня как свою воспитанницу, смеясь при этом, и все другие смеялись тоже, когда он произносил это слово. Жена его тогда уже умерла, а ему перевалило за семьдесят, но ему хотелось, чтобы люди знали, что он все еще мужчина и обладает молодой силой: если ляжет с молодой женщиной, то сумеет потешить ее, как несколько человек сразу. Особенно он хотел, чтобы два его сына знали об этом.