Круг общения

Читая Гройса, понимаешь, какую роль в «экономике» исторического письма играет размытость границ между «логикой фактов» и «логикой фикции». По мере погружения в этот «планктон» начинает казаться, будто воссоздание истории и сочинение историй удовлетворяют одному и тому же критерию истинности. В таких случаях «модель фабрикации историй» опосредована, как считает Жак Рансьер, «пониманием истории как некой общности судеб»¹⁶³. В книгах Гройса поражает отсутствие рациональности, изолирующей ландшафты знаков и образов от способов их опознания. Неопознанным остается и место, занимаемое им самим.

Сила Гройса в умении повторять самого себя. Благодаря этим повторам ошибочные идеи начинают казаться бесспорными. Получается, что мимесис всегда прав: грехи замаливаются путем многократного повторения текста молитвы. Отсюда идея «тотального просвещения»¹⁶⁴, основанная на том, что (а) повторенье – мать ученья; (б) тавтология – ритуальная практика. Монументалист по призванию, Гройс чувствует себя стесненно в камерных жанрах (режимах) письма. Другое дело железобетонные смысловые конструкции, претендующие на всеобщность охвата. В сборнике статей «History Becomes Form» (2010) Гройс жонглирует парадоксами с не меньшим азартом, чем в «Коммунистическом постскриптуме». Предлагаемые им «новшества» – это в основном анекдотические преувеличения и обобщения. Нагнетание парадоксов создает поплавковый эффект, в результате чего интерес к тотализации¹⁶⁵ обретает свойство непотопляемости, тем самым препятствуя погружению вглубь и продлевая скольжение по поверхности текста.

«History Becomes Form»¹⁶⁶ знакомит нас с тракторией этих скольжений. Согласно Гройсу, «любая борьба против художественной системы не имела никакого смысла при советском режиме, так как никто в раю не может бороться с раем». Однако «тотальность распадается, когда ее удается уличить в не идентичности самой себе», и в этом смысле московский концептуализм можно считать телосом советской идентичности, способствовавшим ее распаду (распаду в нашем сознании). В отличие от Адорно, процитированного в предыдущем предложении, Гройс, если и прав, то только в контексте постановочной мимикрии и той комедийной парадигмы, с которой он связал свою судьбу – по-видимому, раз и навсегда.

Ссылки

128

Шанталь Муфф (Chantal Mouffe) – профессор Вестминстерского университета. Специализируется в области политической теории и философии. Автор книг «Гегемония и социалистическая стратегия» (в соавторстве с Эрнесто Лаклау, 1985), «The Return of the Political» (1993) и «Демократический парадокс» (2000).

129

Отвечая на вопрос, чем мотивирован критический обзор сочинений Гройса и насколько он гармонирует с темой («круг общения»), начну с того, что круг общения и круговая порука – не тождественные понятия. Приведу также письмо, посланное одному из наиболее значимых представителей этого «круга» в начале 2010 года: «Извини, если моя записка тебя задела. Должен признаться, что критика в отношении друзей есть проявление особого внимания и особой заинтересованности. Я никогда не стал бы тратить время на упреки в адрес тех, кто меня не интересует в профессиональном плане. Деконструкция текстов – это способ вступить в диалог с их авторами. Диалог, который был бы невозможен в условиях принудительного ликования. Хвалебные гимны – не мой жанр, однако в случае протестов с твоей стороны я готов перестать комментировать то, что ты присылаешь. Реагировать апологетически я не могу. Лучше вообще не реагировать».

130

Theodor W. Adorno. Aesthetic Theory. Routledge &Е Kegan Paul, 1984. Р. 25.

131

Ibid. P. 26.

132

Ibid. P. 25.

133

Theodor W. Adorno. Negative Dialectics. Тrans. E.B Ashton. New York: Continuum, 1987. Р. 147.

134