— Ты не можешь лишить жизни даже себя! — кричали горожане. — Ты дряхл! Руки твои не способны держать меч! Ты опозорил наш город, не сумев покарать злодея! Ты слаб, как младенец! Спрячься в выгребную яму, старик, ты не смеешь смотреть в глаза добрым людям!
— Отец, отец! — раздался грубый женский голос с противоположной стороны площади. — Держись! Я иду к тебе!
Конан узнал ее. Это была та самая торговка, которая затеяла свару на рыночной площади, но сейчас она выглядела так, как будто сам Нергал призвал ее к себе в услужение. Она было совершенно обнажена, на губах ее запеклась кровь, а в огромном руке она сжимала отрубленную голову, которая качалась в так ее грузным шагам.
— Меропа! Дочь моя! — возбужденно заголосил старик на эшафоте. Глаза его увлажнились.
— Отец! — раздался вопль с другой стороны. Он принадлежал Датарфе.
Расталкивая толпу, дочь палача двигалась к центру площади. Конан усмехнулся. И эту женщину от также встречал. Кром, кто бы мог подумать, что в этом приюте безумцев на Кабаньем острове у него отыщется столько знакомых.
Тем временем Датарфа протиснулась к эшафоту и грузно вскарабкавшись на него, рванула рубаху. Груди выскользнули на свободу и заколыхались, как наполненные вином бурдюки. Похоже у этой достойной жительницы Терена была слабость прилюдно демонстрировать свои прелести.
— Отец, я всегда любила тебя! — закричала Датарфа.
Палач смотрел то на нее, то на ее сестру. Слезы лились по его морщинистым щекам.
Датарфа вытащила из-за пояса топор, крутанула в воздухе — и вновь поймала.
Толпа ахнула.
Женщина ударила себя топором в грудь. Лезвие с хрустом вошло под левый сосок. Датарфа выдрала топор и рубанула вновь.
— Смотрите все! Хороший дровосек может не только валить деревья! — демонически захохотала она, продолжая наносить себе удар за ударом, пока не упала замертво.
В это время кто-то из толпы метнул здоровенный деревянный брус в палача. Удар был точен и старик повалился с раздробленными ногами. Толпа одобрительно загудела. Мальчишки засвистели.
— Меропа, дочь моя! — слабеющим голосом пробормотал старик.
— Ах вы, твари! — завопила торговка, и бросила в толпу отрубленную голову.
Пока та летела, многие успели разобрать черты лица убитого.
— Да это же достойнейший судья Ахупам! — закричали люди. — Мерона убила его!
— Смотрите, презренные! Это его меч! — взревела Меропа, поднимая над головой клинок. — Этот жалкий трус сдох от своего же оружия. Этот жирный слизняк не мог за себя постоять. Я зарезала Ахупама как свинью, его собственным мечом! А теперь умрете вы!
С этими словами она опустила меч на голову ближайшего зеваки. Тот вскрикнул и упал. Меропа по-собачьи наклонила голову, облизнулась и рассекла грудную клетку другого.
Тот с изумлением посмотрел на свою грудь и вдруг резким движением извлек собственное пульсирующее сердце.
Меропа захохотала.
— Оно тебе уже ни к чему! — и вырвав сердце из его слабеющих рук, жадно впилась в него зубами.
Толпа бросилась к Меропе, размахивая ножами и дубинами.
— Ну идите все к мамочке! Мамочка вас приласкает! — орала Меропа, орудуя мечом с поразительной ловкостью. Она успела умертвить пятерых, прежде чем людская волна отхлынула назад.
Горожане пустились в бегство. Обезумев от ужаса, они вопя и толкаясь бросились в сторону киммерийца. Вдруг одна из женщин с красными белками глаз и в лохмотьях, когда-то вполне приличного платья, заметила Конана.
Она остановилась и завизжала.
— Чужеземец! Это он виноват во всем!
Толпа угрожающе заворчала. Появился некто на кого можно было свалить вину за все те ужасы, которые отныне их окружали.
Конан встал в боевую стойку и взял меч обеими руками.
— Идите сюда, дети Нергала, — прорычал он. — Идите сюда и вы увидите, как сражаются настоящие воины!
Поток обезумевших горожан захлестнул огромную фигуру варвара. Тому ничего не оставалось делать, как орудовать мечом направо и налево. Митра Солнцеликий, ему было совсем не по душе сражаться с безоружными, но выбирать не приходилось. Меч — неплохой аргумент в споре с разъяренной людской массой. Пусть он не может вразумить, но зато может остановить.
Через пару терций вокруг варвара валялись искромсанные тела безумцев. Сам северянин отделался несколькими ссадинами и ушибами. Да и что могли сделать изнеженные горожане, привыкшие коротать одинаковые дни за вином и игрой в кости с воином, чей жизненный путь был устлан телами демонов и чудовищ.
Неподалеку от него на эшафоте, умирающий палач разбитыми губами звал свою дочь.
— Меропа!
Вся покрытая своей и чужой кровью, словно богиня мщения, бывшая торговка мясом брезгливо перешагнула через труп и двинулась к отцу.
Он силился встать, опираясь на меч, но у него ничего не получалось. Переломанные ноги отказывались повиноваться.
— Отец! — вскрикнула Меропа, взобравшись на эшафот.
— Казни меня, дочка! Бремя пришло! Серые Равнины зовут меня! — прохрипел старик, захлебываясь кровью.
Меропа зарыдала и что есть мочи рубанула отиа по шее, исполняя его последнюю волю. Сталь пронзила дряхлую плоть и голова старого палача покатилась по эшафоту.
Меропа пнула мертвое тело.