Круг замкнулся

В первый день Троицы он сидел в церкви и слушал богослужение. Много знакомых лиц, псалмы, орган, пономарь в черном, пастор в белом. Он сидел на хорах возле органа, чтобы быть поближе к лестнице на башню и к ведущей туда двери. Дверь была глухая и заперта только на крючок.

Когда пастор сошел с кафедры и вступил орган, он воспользовался этим оглушительным мигом, приоткрыл дверь, юркнул внутрь и захлопнул ее за собой. Заявись кто-нибудь в эту минуту и спроси, зачем он сюда залез, у него был наготове ответ, что он-де не выносит громкие звуки органа. Выдумки, конечно.

Но никто не заявился. Он посидел на ступеньках, затем полез наверх. Настоящая лестница кончалась через один пролет, и дальше вела узкая железная. А когда и узкая кончилась, пошло смешение бревен, и балок, и подпорок, и распорок, во все стороны, сверху и снизу, одна поверх другой. Какое-то хаотическое сооружение из бревен, словно лев выстроил себе здесь гнездо, львиное гнездо. Посреди этого столпотворения — подмости для звонаря, чтоб он стоял здесь, когда надо звонить, а над ними сами колокола. Два колокола. Тот, что побольше, здоровенный как бочка, вместо языка настоящая палица, над колоколами — сплетение балок и стропил во весь объем колокольни, где на самом верху они терялись в темноте.

Тишина. Абель не слышит ничего, кроме свиста сквозь слуховые оконца, а так остается лишь спасать шляпу от ласточек. Он садится на перекладину. Кругом пыль, но это его не смущает. Единственная задача — дождаться, когда церковь опустеет.

Неожиданно шумовая лавина захлестывает башню — ударили колокола. Он вскакивает, чтобы спасти свои уши, спасти самое жизнь, глядит вниз в лестничный проем и хочет бежать, но теряет равновесие и потому остается сидеть на куче камней и глины. Он снова затыкает пальцами уши, но слышимость остается прежней, колокола бьют и бьют, вся колокольня содрогается. Немного спустя он привыкает к шуму, сидит и почти не обращает на него внимания, хотя — ничего не скажешь — поистине дьявольский шум издают эти святые колокола.

Когда они наконец останавливаются и смолкают, он вынимает пальцы из ушей и сует их снова, вынимает и сует, он совсем оглох и ощущает себя словно на дне пропасти. Странное состояние, смешно: он что-то говорит вслух, но слышит только собственным ртом, он улыбается, и ему чудится, будто он слышит собственную улыбку. Но он вовсе не умер, об этом и речи нет. Он встает и начинает соображать.

Мало-помалу к нему возвращается слух, и он начинает путь вниз. На широкой лестнице он замедляет шаг и прислушивается, ничего подозрительного, но все равно нужна крайняя осторожность, люди не сразу расходятся, они любят постоять на церковном дворе и покалякать и не должны при этом увидеть его в окнах колокольни. Ну и безумная блажь пришла ему в голову, но ведь идти к Ольге было не многим умней, ничуть не лучше чем то, что он затеял сегодня, — он не желает больше ждать, как какой-то воришка, он побывал на колокольне, но видит Бог — он не похитил колокола.

Он толкает дверь, но она не поддается. Что такое? Он толкает сильней. Ничего. Видно, у кого-то руки чесались и он, проходя мимо, накинул крючок. Абель может без труда разнести эту тонкую глухую дверь, ему приходилось иметь дело и не с такими дверями, но он боится, что его услышат, вдовы и матери имеют привычку задерживаться на кладбище, ухаживая за своими могилами.

Он изучает дверь, видит крючок в зазоре между дверью и притолокой, но у него нет при себе ножа, нет даже щепочки, достаточно тонкой, чтобы просунуть ее в щель и приподнять крючок. Вероятно, что-нибудь можно найти в колокольне, в этом львином гнезде, может, она оставила там шпильку для волос или перышко, львица-то, ха-ха-ха, но потом он просто высаживает дверь. Она падает на пол с излишним шумом, и он опять прислушивается. Нет, ничего. Прежде чем уйти, он все аккуратно приводит в порядок, ставит дверь на место и накидывает крючок.

Церковь пуста. Иисус стоит все на той же консольной полочке, но браслета у него нет. Вот пусть и получит новый. Абель залезает наверх, красиво прилаживает браслет, оглядывает свою работу и слезает вниз. Все сделано так скоро, что ему почти не верится, и уже снизу он еще раз оглядывает свою работу.

Он присмотрел себе окно, чтобы через него покинуть церковь. Из немногих окон, которые легко открыть, это выходило на самую уединенную часть церковного двора — на кладбище. Но там на белой скамеечке как раз сидела пожилая дама, глядя на церковь.

Он знает эту даму, она сидит около свежей могилы — вдова престарелого шкипера Крума, который наконец-то отдал Богу душу. Абелю приходится ждать.

Он еще раз окидывает взглядом фигуру Христа, и его осеняет: у Христа две руки, но ведь и у Ольги тоже две, она могла бы носить часы на одной руке, а браслет — на другой или сразу часы и браслет на одной. Она до сих пор считает его ребенком, а не взрослым мужчиной.

А вдова все сидит.