Читаем Круг замкнулся полностью

Старый купец всегда самолично ее обслуживал, он давал ей советы, соблюдал ее интересы: да, у меня есть и портер, и натуральная икра, вот взгляните! Но, говоря по совести, они для вас недостаточно натуральные. Они норвежские.

— Ну тогда закажите натуральные. Капитан, мой пасынок, в этом отношении весьма щепетилен.

Лолла появлялась на палубе как настоящая дама, мало-помалу она продвигалась вперед, делала успехи, одевалась красиво и элегантно. Один Бог знает, откуда она всего этого понабралась, может, из книг, которые читала. Она свято блюла достоинство капитана и всячески его защищала. «Капитан Бродерсен» или «сам капитан», говорила она. «Капитан звонит, а вы ни с места?» — могла она сказать какой-нибудь из официанток. «Бегу, бегу», — отвечала та и действительно бежала. А вернувшись, говорила: «Капитан просто попросил вынести из его каюты цветочный горшок, который вдруг там оказался!» Или в другой раз: «Капитан велел поблагодарить за пирожное, но сказал, что пирожных он не ест».

Ну и, наконец, как обстоят дела у штурмана? Будто о нем хоть кто-нибудь что-нибудь знает. Звать его Грегерсен, у него самые хорошие аттестации, он даже сдал экзамен на капитана, водил на своем веку корабли, побывал в больших морях. Но аттестации сплошь старые, и он, судя по всему, много лет нигде не работал, прежде чем получить место на «Воробье». Это Фредриксен из имения пробил его кандидатуру.

«Сам я его не знаю, — сказал тогда Фредриксен, — но слышал о нем от очень надежного человека. Для нас это просто находка». — «Но у него такие старые рекомендации, — возражали остальные. — Что он делал последние семь лет?» — «Насколько я могу понять, он занимался чем-то другим». — «Он ведь был капитаном, с чего это вдруг он хочет пойти штурманом?» — «Чего не знаю, того не знаю. Возможно, из-за безработицы. Временной безработицы».

Они пошептались между собой по этому поводу: «Если Фредриксен хочет видеть своего брата капитаном, рядом непременно должен быть настоящий моряк. История необычная и вообще какая-то подозрительная, черт его разберет».

Однако потом никто из них не пожалел, что это место досталось Грегерсену. Было в нем что-то мистическое, но это ничему не мешало. И вовсе он не оказался человеком без роду без племени, напротив, откуда-то просочилось, что он из хорошей семьи и имеет богатую родню. Но все равно в нем было что-то мистическое, например, из года в год он работал за штурманское жалованье и оставался вполне всем доволен. Может, за этим что-то скрывалось, может, он что-то натворил, никто ничего не знал. Но Фредриксен из имения уладил дело ко всеобщему удовольствию. «Благодарю за доверие», — сказал тогда Грегерсен.

И капитан Ульрик Фредриксен много лет ходил с ним в плавание, и ничего такого, чтобы из ряда вон, не случалось, но штурману не раз приходилось покрывать оплошности своего капитана. От этой обязанности его теперь избавили, Бродерсен и сам был моряк, ошибок не допускал, он свистел в свисток, звонил в машинное отделение, а когда на переходе задувал свежак и поднималась волна, он просто ставил фок. И никаких ошибок.

Разговорить штурмана ему было непросто. Впрочем, и сам капитан Бродерсен не отличался словоохотливостью, но язык у него во рту все-таки имелся, и при случае он мог вести разговор. А штурман упорно хранил молчание. Делал свою работу, занимался чем-нибудь, курил — и молчал. Почему он отмалчивался? Чтобы проявить любезность, капитан мог сказать: «Хороший ветер! Норд-ост». Штурман что-то бурчал в ответ, не спорил, но и не развивал тему. Неужели он не мог ответить: «Ветер как по заказу»?

Его молчаливость была невыносима. Поэтому с людьми общался капитан. У него просто не оставалось другого выхода. Под начало ему было отдано не Бог весть какое великое дело, всего лишь развозка молока, но ему оно не казалось небольшим, как раз по его способностям. Он прикидывал в уме возможность мелких улучшений, малость разбирался в машине или, верней сказать, лучше всего в ней и разбирался. Здесь, на «Воробье», был старый и неуклюжий агрегат, чтобы повышать давление в котле, а он еще помнил маленькие изящные машинки в Америке и в Австралии и рассказывал о них механику. Он предложил исправить вентиль, который сидел косо, а потому все время зачерпывал масло. «Так было еще до меня», — отвечал механик, но оставить без внимания слова капитана, который знает толк в машинах, он тоже не мог и взялся за ремонт.

И все шло отлично.

<p>XVII</p></span><span>

Но тут настало интересное время.

Чего, собственно, понадобилось Лили на борту? Мало разве, что они взяли сюда Алекса, ее мужа?

Нет, она, видите ли, пришла и спросила, где Абель. Официантки знали Лили и знали ее репутацию, они были не прочь покалякать с ней и выкроили время для увлекательной беседы о всякой всячине подозрительного толка.

Но тут подоспела буфетчица, она удивилась и спросила:

— В чем дело?

— Я просто спросила, где Абель, — отвечала Лили приветливо и безмятежно.

— Абель? Вы имеете в виду капитана?

— Да, я имею в виду капитана.

— Он наверняка у себя в каюте. Передать ему что-нибудь?

Перейти на страницу:

Все книги серии Лучшие книги за XX лет

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза