Круг замкнулся

Он не мог возмутиться и выгнать Лоллу. Пришлось глотать правду. Он снова попытался развлечь ее, ему от всей души этого хотелось.

— Пойдем в горницу, Лолла, здесь много диковинных вещиц из разных стран.

Он был трогательно смущен, когда начал показывать свои безделушки, объяснять, откуда их привез, когда это было и сколько они стоили. Это был по большей части никчемный хлам, собранный в первые матросские дни, — луки и стрелы, раковины, маленькая оловянная фигурка Будды, оклеенная ракушками шкатулка, большая картина, нарисованная в Неаполе, с изображением барка «Лина». Он преподнес ей шелковый платочек из Китая — красиво сложил его и, помешкав, протянул Лолле.

— Зачем он мне? — спросила та.

— Это шелк. Я тебе дарю.

— Спасибо. Я смогу его повязывать на шею.

— Сможешь, сможешь, он из Китая. Уж и не помню, сколько я за него заплатил, но все равно возьми.

Впрочем, и собрание редкостей скоро иссякло, а больше ему уже решительно нечем было ее развлечь. Ясно, что она слишком молода для него, для его дома, а молодость нынче куда как взыскательна. Но расстаться с ней после такой кратковременной службы и предстать в глазах людей человеком, от которого уходят, он тоже не мог. Как-никак он достопочтенный капитан и смотритель маяка Бродерсен, у него две сберегательные книжки и хорошая репутация.

От Абеля пришло письмо, он писал, что в Сиднее уволился с корабля и поступил в мореходную школу. И впрямь старательный парень, он хочет чего-то достичь в жизни. Отец испытывал законную гордость и, наведываясь в городок, рассказывал, что его сын поступил в мореходную школу. Да, Абель далеко пойдет, отвечали люди. Он еще станет гордостью нашего города, других здесь нет и не предвидится, говорили они.

Но и в Сиднее Абель недалеко пошел. Очередное письмо от него поступило уже из Новой Зеландии, из Веллингтона, где он начал учиться на механика. Выбор был не из самых плохих, и отец снова начал возлагать на сына большие надежды. Дело в том, что кисть руки у Абеля была устроена престранным образом — его мягкие пальцы свободно отгибались назад. Он изготовил медную шкатулку с двойным дном и вовсе без замочной скважины, открывалась же шкатулка благодаря какой-то хитрой уловке. Между первым и вторым дном Абель положил свинцовый шарик, и, если несколько раз качнуть шкатулку из стороны в сторону, шарик закатывался в нужную ямку, приподнимал балансир, и крышка отскакивала. Дьявольская выдумка. Старый Бродерсен слышал в свое время, как сын объясняет устройство шкатулки, но давным-давно забыл об этом, теперь же он достал ее и продемонстрировал Лолле как последнюю и самую редкостную достопримечательность.

В остальном же он больше не желал стелиться перед Лоллой, он просто хотел до конца сохранить хорошую мину. Она год провела на маяке, и теперь ее не надо держать. Мало того что она транжирила его кровные сбережения на горючее для лодки, она не всякий раз возвращалась к ночи на маяк. Его не так уж и тревожило, как она себя ведет, все равно ему через год уходить на пенсию и перебираться в город, но все-таки он предпочел бы, чтобы из уважения к нему она позаботилась получить от него хорошую рекомендацию. Не бывать дома по ночам — ну куда это годится?! Он слышал в городке всякие пересуды о ней: мол, дома у родителей она говорит, что ей опять надо ночевать на маяке, а ему — что проведет ночь дома.

Как-то утром он спутался к лодке, вычерпал из нее воду, а затем поковырял в моторе то ли гвоздем, то ли еще чем, и, когда Лолла днем пришла, по обыкновению собираясь в город, мотор не пожелал заводиться. А капитан, как на грех, спал и помочь не мог, но Лоллу это не остановило, она села в простую лодку и пошла на веслах и до городка все-таки добралась. Лихая женщина, эта Лолла, впрочем, человек она была не совсем нормальный и очень легко вспыхивала. У них с фармацевтом вроде опять все наладилось, и люди видели, как поздними вечерами она через заднюю дверь шмыгает в аптеку, когда фармацевт дежурит. Ну куда это годится?!

Капитану Бродерсену было бы и наплевать, но на его репутацию бросало тень то обстоятельство, что именно за этот год у него в доме она так распустилась. Пришлось ему испытать и горькое унижение, когда однажды он встретил на улице хромого и пьяного фармацевта и у того из нагрудного кармана свешивался шелковый китайский платочек, тот самый, что он купил в 1887 году за свои кровные.

Много труда стоили ему предотъездные сборы, но тут Лолла снова взялась за ум и хорошо ему помогала. Они собирали, укладывали вещи, и дел у них было полно, так что на разговоры почти не оставалось времени. Полюбопытствовав и услышав от него, где именно он снял себе комнату в мансарде, она одобрительно кивнула, что, мол, место там хорошее.

— Ну как, мы всё собрали? — спросила она.