Круг земной

Сейчас, в канун полнолуния месяца Жёлтеня, запершись в доме Божьем, уповаю лишь на Отца всего сущего, чтоб дал он мне силы противостоять их злой воле, когда они явятся за мной…2

Сам порядок изложения, предложенный Флодоардом, заставляет нас предположить, что речь здесь идёт о случившемся после упомянутого сражения при Дарме. Пояснения к обоим вышеприведённым цитатам отсутствуют, но, по всей видимости, только они в настоящее время могут пролить некое подобие света (весьма мутного, стоит признать) на странную историю одного малознатного рыцаря и принцессы из дома Эдгариддинов, – историю, которая могла бы считаться незначительной, если бы не её роль в пресекновении одной из древнейших монарших династий Корнваллиса.

Лонхенбург, MMXIII, R.G.G.

Пролог

Тьме многое известно,

Смурны мысли мои.

Часто видела я чёрный песок,

Сжигающий зелёные поля.

Из Топи доносятся крики

Ужасно-глубоких ледяных трещин.

Биум, биум, бамбало, дилли-дилли-до,

Баюкаю я друга своего,

И чьё-то лицо все ждёт,

Да из леса глядит в окно.

Нам не стоит шуметь,

Многие крутятся здесь.

Всю ночь у окна

Слышится чье-то дыхание3.

Порыв сквозняка, ворвавшийся в хижину, вновь затушил огонёк жертвенника. Женщина на топчане очнулась от дрёмы, вздохнула обречённо, встала и, выбрав в очаге самый яркий уголёк, принялась раздувать лучину. Та, наконец, вспыхнула, и жертвенник ожил. Глиняный, высотой не более полулоктя, с мерцающим внутри язычком пламени, он уставился на женщину глазами-дырочками, горящими красным на искусно вырезанных лицах.

Она провела пальцем по волнистым волосам одной из фигурок и попыталась улыбнуться.

– О матерь Боанн, – заученно забормотала женщина, – прародительница, присутствующая всегда, распространяющаяся беспрерывно и всеобъемлюще всюду… – Но тут уголки её губ предательски дрогнули, и следующее слово обратилось во всхлип.

Она была ещё совсем не стара, но с осунувшимся лицом, темнотой под глазами и уже ясно видимыми морщинками. Резко отвернувшись, она подошла к стене и принялась усердно подтыкать колышками облезлую медвежью шкуру. Хижина была бедняцкая, с вросшей в землю двускатной крышей из переплетённых ивовых прутьев, крытых густым слоем соломы. За долгую осень солома намокла, слежалась; в дырах посвистывал холодный ветер, легонько качая связки сушёных трав, свешивающихся с потолочной балки. Посреди хижины, на утоптанном полу в неглубокой яме горел очаг: кучка углей, окружённая камнями. Хижина топилась по-чёрному.

Дрожащим голосом женщина тихонько запела:

Белый замок стоит

Близ дивной плотины Биннори…

С топчана раздался надрывный детский кашель, и мать, выронив очередную щепку, кинулась на звук.

– Эирлис, маленькая, маленькая моя, – зашептала она, – пить, хочешь пить? Отвару дам…

Ребёнок не отвечал; лишь хриплое дыхание доносилось из-под груды шкур. Женщина опять уселась рядом, но тут же вскочила, заслышав скрип кожаных петель.

– Тедгар!

Низкая дверь отворилась, и в хижину, пригнув голову, вошёл мужчина в шапке с длинными завязками и телогрейке мехом наружу. В руке он держал небольшую корзину. Потопав ногами, чтобы стряхнуть с деревянных башмаков грязь вперемешку со снегом, он поставил корзину на стол. Стол был маленький, на одной толстой ноге с остатками коры.

– Пусто. Все силки пустые, один порван. Здесь горох, капуста и сала немного. У Валды выпросил. Сказал, не даст больше, пока с тем долгом не расплачусь. Завтра поутру в Топь пойду, Брихт говорит, слышал там глухарей.

Тедгар сел на чурбак, заменявший табурет, вытянул над углями руки, натруженные и красные от холода. Подержал немного, потирая ладони; от мокрых рукавов шёл пар. Бросил хмурый взгляд на топчан.

– Как она?

Женщина всхлипнула.

– За весь день ни разу не заговорила. Не может уже говорить. – И вдруг бросилась на колени перед мужем, умоляюще сложив руки. – Тед, прошу тебя, прошу… давай отнесём её к матушке Элфгиву…

Тедгар вздрогнул.

– Нет, – пробормотал он, нерешительно мотнув головой. – Я же сказал: пойду завтра, добуду птицу…

– Не поможет твоя птица, не ест она ничего, уж весит легче пёрышка…

– О, боги… – Тедгар вскочил и принялся мерить шагами крошечную клетушку. – Уна, пойми: не время сейчас. Четырнадцатый день на исходе, луна почти полная, в лесу следов полно, сама знаешь чьих. Они готовятся, кругами ходят. Не нынче, так следующей ночью…

Слово «они» мужчина произнёс едва ли не шёпотом.

– Так сегодня последняя ночь! – надрывно выкрикнула Уна. – Последняя! А назавтра как бы хоронить её не пришлось!

– Поутру пойдём… в монастырь её отнесём.