Круг

— Ну, детка, ты меня удивляешь! Вроде ты и Сократ, а в банановых рощах путаешься! Современные девочки, детка, вместе с аттестатом зрелости волокут предкам тяжелый животик. Ты как насчет этого?

С Холодовой так развязно никто никогда не общался, и все замерли, не понимая, что последует за этим. Оля-Сократ будто смутилась, но если и так, то всего на мгновение, а в следующее прищурила холодноватые, острые глаза и бросила язвительно, как только она умела:

— Ну, Веник, — она тоже не промахивалась с прозвищами, — с тобой все ясно. Ты работаешь в облегченном весе. — И сразу ушла с выражением победоносной иронии на невозмутимом лице.

Больше Прибаукин никогда к ней не цеплялся, и она его не трогала, сохраняли устраивавший обоих нейтралитет.

Прибаукин не был похож ни на кого из мальчишек, учившихся в их классе, всякий раз он оказывался другим и всегда неожиданным.

Огромные часы, почти компас, надетые поверх рукава Венькиного школьного пиджака, сразу обратили на себя внимание. Даже те, у кого были свои часы, невольно обращались к Вениамину: «Сколько натикало?»

Он с невозмутимым видом отвечал:

— Десять копеек.

— Такие шутки? — взбесился Пирогов, первым попавшийся на удочку.

— Хочешь знать, сколько времени, гони десять копеек.

— Ты что, озверел? Такого я еще не слышал.

— Ну вот, детка, теперь услышал. В жизни, детка, за все надо платить. И скажи мне спасибо за науку.

— Ну, и скотина же вы, месье, — разозлился Пирогов и отошел в сторону.

— Не шурши! — прикрикнул на него Вениамин. — Для вас же стараюсь, понимать надо. Соберутся монеты, пойдем в кафешку. У вас тут классный гриль-бар рядом. Побалдеем!..

А потом, как-то само собою, Венькина затея превратилась в занятную игру:

— Веник, который час? Давай лапу, хватай свои десять! Как поживает твой бармен?..

Когда Валерик Попов, комсорг класса, спросил у Вениамина, не собирается ли он вступить в комсомол, Венька изобразил такое искреннее изумление, будто интересовались, не полетит ли он в космос?

— Я? — переспросил он. — Ну, что ты, детка, зачем мне это? В институт поступать мне ни к чему, карьера меня не колышет, а в работяги меня и так допустят. Пахать и вкалывать у станка кто-то должен. Это буду делать я. Приумножать силу и могущество нашей великой страны. Смекнул, Попик? — И он снисходительно улыбнулся Попову, а заодно и Пирогову с Кустовым.

Попова, отличника и тихоню, самого примерного в классе ученика, Попиком никто не называл. Он был просто Валериком. Ну, а последнее время к нему вообще редко обращались. Выбрали комсоргом за прилежание, ну и вкалывай, и помалкивай! Тут же все вдруг будто заново взглянули на Попова и увидели, что он и вправду похож на попика: такой голубоглазый, чистенький, смиренный.

Почувствовав всеобщее напряженное внимание, Валерик шумно глотнул и болезненно улыбнулся, а Пирогов с Кустовым многозначительно переглянулись: поняли, что прежнее равновесие в классе нарушается и их лидерство может пошатнуться. Не сговариваясь, они отошли в сторону, а вслед за ними и Киссицкая. И уже в кругу близких ребят Пирогов, картинно покашляв в кулак, уронил фразу, которая не должна была оставаться тайной для Прибаукина:

— Господа, этот человек не нашего круга.

Все услышали, и Венька услышал. Но не подал виду. Обнял Дубинину и потянул за собой. Это было его ответным ударом. Все в классе знали, и Прибаукин сразу разобрался, что Пирогов давно и безнадежно влюблен в Олеську. Притворяется, что его девчонка Киссицкая, знает, что она от него без памяти, но кого-кого, а Веньку Прибаукина не проведешь. Венька, как самая чувствительная мембрана, способен улавливать настроение окружающих людей. И он давно сообразил, что «фанская» трепотня в этом классе не проходит. Захватывать передовые позиции тут придется иными путями. И он искал единственно возможный для себя путь.

Венька нисколько не сомневался, что красив и строен и девчонкам нравится. Его манера сидеть развалившись, далеко вытягивая длинные, сильные ноги, неторопливо подниматься и передвигаться лениво привлекала внимание. И шептание на ухо всякой чепухи явно производило впечатление. Тут Прибаукин не имел соперников и всегда оставался в простодушном недоумении, отчего это многие его одноклассники теряются рядом с девчонками? Ему смущение было неведомо. И он все настойчивее утверждался в мысли преуспеть на дамском, фланге уже развернувшегося сражения за лидерство с Пироговым, Кустовым и другими «умниками». В таком тонком деле ему без своей команды, без «своих», которые за тобой в огонь и в воду, не обойтись. И он действовал не спеша, приглядываясь к ребятам, трезво оценивая все хитросплетения в их отношениях.

Дубинина и Клубничкина, без всякого сомнения, свои. Олеську он знал и раньше: видел как-то с Судаковым в одной «фанской» компании и запомнил. Ее нельзя было не заметить и не запомнить — шикарная девчонка! Только она и теперь, после гибели Сережки, остается все же его девчонкой, а он не хотел выглядеть свиньей.

Маша Клубничкина, в общем, девчонка в порядке, но толстовата, а Вениамин не выносил толстых женщин.