Круги на Земле

Комнатка, в которой они очутились, была небольшой; ее разделяла перегородка, отмечавшая границу между служащими и посетителями. «Служащие» были представлены средних лет теткой с мощными руками и грубым голосом киношной разбойницы; «посетителями» же, помимо дяди Юры и Макса, оказалась еще одна тетка, худощавая и востроносая, скороговоркой выплескивавшая на «служащую» фразу за фразой. Востроносая булькала что-то о муже некоей «Жданауны», который, гад, вот уже второй день как дома не ночует. Разбойница поддакивала, задавала наводящие вопросы и сокрушенно кивала. На вошедших обе дамы не обратили ни малейшего внимания.

Макс прислонил «Аист» к стенке и с интересом разглядывал помещение; особенно внимание мальчика привлекли две будки, явно предназначенные для междугородних телефонных переговоров. На боку одной, неровно прибитый большущими гвоздями, висел портрет Президента страны, на другой — плакат, призывавший всех граждан на сбор лекарственных трав. Хотя портрет был прибит относительно недавно, а плакат, похоже, повидал несколько десятилетий, оба они казались одинаково древними в этой комнатке — которая и сама-то представлялась гостьей из далекого прошлого. И особенно нелепыми выглядели тетки в ней, обсуждавшие уже не мужа неизвестной Жданауны, а какую-то донну Розу с доном Хуаном-Альберто-как-его-там. Дядю Юру и Макса они по-прежнему не замечали.

— Добрый день, — Юрий Николаевич попытался привлечь к себе внимание.

— Добрый, — отозвалась «разбойница» за стойкой. — Слухаю.

— Ну, я пабегла, — сообщила востроносая и, с любопытством оглядев дядю Юру, мальчика, велосипед, снова дядю Юру, — выскользнула за дверь, только пружина вздохнула.

— Нам нужно заказать междугородный звонок.

«Разбойница» промолчала, лишь склонила голову и внимательно посмотрела на Юрия Николаевича.

— Гэта ты ци ня ты? — спросила она наконец. — Га, Карасек?

Дядя Юра улыбнулся, изумленно развел руками:

— Господи, Валентина!

— Я самая! А гэта хто с табой — няужо сын?

— Нет, племяш. Сенькин парень.

— Сяменау?! Божа ж мой, кольки гадкоу не бачылися! Як ен там, разпавядай!

— Да потихоньку, как и все мы.

— Пагодзь-пагодзь, а што гэта ты неяк чудна размауляешь? Нямоу у цилявизари. Ты ж раней нармальна гаварыу.

Юрий Николаевич замялся:

— Да так, Валентина, сама понимаешь, жизнь…

— Ты ж скрыпач, не песняр — нашто табе чужая мова?

— Как тебе объяснить, — нахмурился Юрий Николаевич, — это долгий разговор, Валентина.

Она вдруг опустила взгляд, нервным движением поправила рукав, кивнула:

— Ну да. Ты кажы, куда званиць будзем.

— Не обижайся, — сказал Юрий Николаевич. И продиктовал номер телефона.

Макса отправили в кабинку с плакатом про травы. Он зашел сюда настороженно, опустился на сиденьице и потрогал ладнонью телефонный корпус: теплый, противный. За полуприкрытой дверью раздавались голоса взрослых, а он сидел сейчас здесь и думал о другом — другом месте и других людях. Которые точно так же разговаривали разговаривали, не замечая Макса. Посмеивались, пьяно, громко. Подтрунивали над отцом, мол, что ж, так и живешь один, с сыном. Нашел бы кого — какая от хлопца помощь в хозяйстве. Отец заплетающимся языком сообщал, что «ни хрена не понимаете», что «на парне дом, считайте, держится». Гости хохотали, покачиваясь и изучая друг друга стеклянными взглядами идиотов. Правда, идиоты эти почему-то считали свое нынешнее состояние нормальным, а причины, к нему приведшие, достойными сочувствия. Макс их ненавидел, этих людей… вернее, этих существ. Людьми он их не считал. Он убежал бы сейчас, умчался во двор, или к Кольке, или вообще куда угодно, хоть на край света, хоть под ближайший забор, чтобы сидеть там всю ночь, только бы не видеть и не слышать, только бы!.. Но Макс отлично знал, что завтра утром отец, спрятанный в теле существа-идиота, вернется. И ему, отцу, будет очень плохо. И Макс ему будет нужен — и он нужен ему сейчас. Поэтому Макс слушал пустую брехню этих стеклянноглазых, и делал им чай, разливал по чашкам, резал хлеб и мазал маслом, и приносил на тарелке, стискивая зубы, до боли сжимая кулаки, чтобы не сорваться. И у него получалось, всегда получалось — до того самого вечера. Он выдерживал поведение существа, засевшего в отце, убеждая себя, что завтра все будет по-другому, что он просто спит спит.

— Что? — переспросил Макс, поднимая голову.

— Я думал, ты заснул, — Юрий Николаевич стоял у двери в кабинку и озабоченно глядел на племянника. — С тобой все в порядке?

— Да.

— Тогда бери трубку — будем с твоим отцом разговаривать.

«Хорошо, что он не спросил, хочу ли я с ним разговаривать», — отстраненно подумал Макс. Он и сам сейчас не знал, что бы ответил, задай ему дядя Юра такой вопрос.

Мальчик прижал к уху отвратительно теплую и, казалось, даже немного вспотевшую трубку, вслушался в гудки.

— Алло! — (это говорят на том конце провода, нужно ответить, ну же, отвечай!) — Алло?!

Юрий Николаевич мягко отнял у Макса трубку: