Круги на Земле

И подхватывает, ведет свою партию:

— Ды ничога! Чэсна, мам.

— Кали ничога, чаму ж тады Иван Пятрович на цябе крычыць?

— Ня ведаю.

Она поворачивается к Серебряку:

— Иван Петрович? Дык вы памылилися?

Тот непонимающе моргает. Потом до него доходит:

— Не, грамадзянка Журская, не памылиуся. Гэта вы памылилися, кали адпусцили сына играць на пахаранах грамадзянина Амоса.

— Никуды я сваго сына не адпускала, нидзе ен не играу! — произнесено это тоном, не терпящим возражений. — Так што усе ж таки вы памылилися, Иван Пятрович. И ваабшчэ — у чым вы збираецесь абвиниць майго сына? Играць, накольки я ведаю, савецкая улада не забараняець!

— Справа у тым, шаноуная, што пахавання адбылося незаконным шляхом. Ды й ня вядома, дзе сама ляжыць зараз пакойный грамадзянин Амос-старшый.

— Дык запытайце у Стаяна Миронавича, — раздраженно пожала плечами мать. — Мы-та тут не пры чым. Ци у вас есць сведки, што мой сын прыймау у гэтам удзел? Кали есць — афармляйце усе па закону, вызывайце на допыт. А так, урывацца у хату… Нядобра гэта, таварыш Серабрак!

Тот поджимает губы и сокрушенно качает головой: он понял, что здесь уже ничего не обломится, что единственная возможность упущена, а другой не будет. Остается только с честью покинуть поле боя. Но…

— Добра, шаноуная. Выбачайце, што «варвауся у хату». Тольки знаеце, Настасья Мацвеяуна… дарэмна вы так. За пакрывацельства и пасобничаства у нас, «па закону», шмат чаго палагаецца.

— Пакрывацельства чаго? — насмешливо переспросила мать.

— Сами знаеце, «чаго»! А я, с иншай стараны, знаю, што пра вас людзи кажуць. Так што… дарэмна вы так, ой дарэмна.

— Што ж кажуць-та, Иван Пятрович? — очень тихо интересуется мама. Слишком тихо.

— Ды разнае. Што, начэбта, памаленьку варожыце…

— А вы верыце?

— Гэта пытання складнае. Дыму, вядома, без вагню не бывае.

— А не баицесь в таким выпадку, Иван Пятрович, што я, «памаленьку варожачы», цвишок вам у след забъю? Ци сурочу ненарокам?

Он покачал головой:

— Не баюся.

Хотел что-то добавить, но передумал. Кивнул на прощанье и ушел — только дверь хлопнула да утробно взрычал на дворе Рябый.

Тогда у Серебряка еще было обе ноги…

— А гэта хто такый?

Это — Игорь. Немного пришел в себя после странной встречи и теперь ннтересуется личностью «партейца».

— Один из тех, кто в свое время правил здесь балом. Теперь вот… — Журский кивнул на почти скрывшегося из вида старика. — Он разделил заблуждение всех диктаторов, больших и малых, уверив себя в том, что навечно останется молодым, здоровым и полным сил. Когда таким говорят, что время их будет судить, они ухмыляются в усы, мол, а как же, будет! Обязательно! Но уже без нас. Почему-то верят во «время», как в некую абстрактную силу. А оно чрезвычайно конкретно, и судит их самым страшным судом — делая бессильными, меняя местами с теми, кого они в свое время… скажем так, угнетали, хотя слово заезженное и мне не нравится. Иван Петрович Серебряк — из таких вот «подсудимых».

— Прыгожа гаворыш, — отозвался Остапович. — Вось тольки што сучасникам гэтих будучых «падсудзимых» рабиць? Дажыдацца, пакуль яны састарацца — и старэць разам з ими?

— А ты хочешь непременно революции, да? — вкрадчиво поинтересовался Юрий Николаевич. — Знакомо, очень знакомо. «Мы пойдем на баррикады»? «и как один умрем в борьбе»?.. Извечная и нерушимая позиция интеллигенции. И никто из них не задумывается, что сами виноваты во всем, с этими своими неизменными пренебрежением и презрением к политике. Доводят ситуацию до крайности, предпочитая отправляться в лагеря, впадать в диссиденство и идти на плаху — «так чище, так героичнее», — вместо того, чтобы не отстраняться от социума и не творить революцию, а не допустить самой ситуации, в которой таковая бы возникла как грозная неизбежность! А-а… да что там говорить? Играть в конспираторов легче. А на площадь выйти…

— Што ты маеш на увазе? — чуть оскорбленно спросил молодой человек.

— Песенка такая была:

И все так же, не проще, Век наш пробует нас:

Смеешь выйти на площадь, Сможешь выйти на площадь — В тот, назначенный час?!..

— Знаю я гэтую песеньку, — угрюмо сообщил Игорь. — Галича, да? Знаю. Тольки дарэмна ты так. Ты ж тожа — инцелигент.

— И я…

Ладно, хватит нам с тобой политразговоры вести, не маленькие уже. Вон гляди, скоро солнце за тучи зайдет — окажется, зря ходили. А договорить всегда успеем… если будет такая необходимость.

И Юрий Николаевич повернулся к мальчишкам:

— Эй, гвардия! Чур далеко не забегать! Лады?

Те издалека дружно подтвердили свое согласие и продолжали шагать, о чем-то увлеченно споря.

8

Все здесь было по-другому. И круги, которые даже не кругами-то оказались, а выдавленными дорожками-окружностями; и колосья — им тут не так досталось.

И часы (вчера, примерно после обеда, начавшие идти нормально), которые бастовать больше не собирались, а продолжали бесстрастно отсчитывать секунды и минуты…

Остапович пытался следовать примеру своего «гадзинамера» и точно так же бесстрастно замерять, фотографировать, делать зарисовки.

Получалось! — к его собственному удивлению…