…Сижу теперь в пустой кухне, смотрю на использованные шприцы и рваные упаковки от лекарств на столе, и башка такая пустая-пустая. Ничего не хочется: ни убираться, ни готовить, ни звонить никому – ни в больницу за новостями, ни Ленке, ни Нельке, ни Тохину. Может, набухаться? Тоже не хочется. Спать лечь? Не. Жрать? Ну нафиг. Ванну принять? К черту. А че делать-то? Так и сидеть, пока папик не заявится? Во, понял, чего мне хочется! Чтобы он заявился и на меня наехал, а я ему наконец въебал как следует по харе! И ногами отпинать! Злобу выместить хочется, короче. Только бы Димка не пришел раньше, а то его реально жалко, а мне все равно щас, кого пиздить. О. Позвоню-ка я ему, предупрежу, чтобы не приходил сегодня подольше… А потом все-таки звякну Леночке.
– Да, Коська, вот так вот. Уезжаю, в середине мая.
– Написали мне, что надо перед поступлением летнюю школу пройти, а она с начала июня. А еще же приехать надо, квартиру снять, осмотреться, записаться. В Питере же вообще все по-другому, не как у нас тут. Один пацан мне говорил, который туда переехал – он весь первый год ходил как будто стукнутый, учиться не мог. Так что у меня билеты на пятнадцатое мая, чтобы хоть три недели было. Ромка уже после выпускного приедет, в июле. Он сейчас домой ушел жить, кстати, чтобы мне не мешать. А я в учебниках по самые уши, вообще из-за стола не вылезаю. После майских сразу русский сдавать, потом литру, потом алгебру… крыша едет, честно. Прямо накануне отъезда биология, четырнадцатого. Представь? Сплю по четыре часа, по три, живу на таблетках. Амфетамин пью. На дискотеке купила, специально. Без него бы вообще свихнулась.
– Шу… Блин, ну как это так… Что за фигня вечно… Слушай… ну… ты, если совсем плохо – звони мне сразу, в любое время, ночью, днем. Хоть как-то тебе помочь, отвлечь, там, на минуту. Или могу прийти, если захочешь. Серьезно, Ленк. Если надо – ты не стесняйся, зови. Кто еще тебя поддержит? И… слушай… не надо этой гадости, а? Ну что ты? Не стоит оно того!
– Кооська… – Леночкин голос потеплел, поселившееся в нем истерическое надрывное веселье притихло и отступило. – Солнце, ты правда заходи. Я маме скажу, чтобы тебя пускала. Очень тяжело, правда. Еще как подумаю, что две недели – и все, и уеду с концами… ни с кем не попрощалась, ничего не обошла, просто брошу все и умотаю… и тебя… навсегда, может…
– Шу, не надо, не говори, – торопливо перебил ее Костик. – Давай я сейчас прямо приду? Хочешь?
– Ой. Приходи. Ты можешь? Приходи, правда!
– Все, бегу уже, жди! Через десять минут буду! Чай ставь пока!
– Спи, моя малыша… серенькая мыша… мышка-кареглазка, маленькая сказка…
– Мххмхммх… ххх…
Мама ее заглянула – только головой покачала молча. Ну правда же, загнала себя Шу до предела, как так можно. Куда они смотрели? В ней и без того весу не было, а сейчас вообще узник Бухенвальда: зубы сквозь щеки видно. Зато глаза – будто в них Тохин свои светодиоды впаял: «горят неугасимым огнем, ну как у кота!». Я думал, это шутка – ан нет, бывает: горят. Горели, вернее, пока я ее не утащил силой на кровать и не стал убаюкивать. Через пять минут погасли, через десять закрылись, теперь вот сопит мне в руку. Калачиком свернулась и сопит. Вздрагивает во сне. Бормочет. И пусть. Раньше чем через десять часов я ее будить запрещаю, слышали, дорогие родители? Мне ваша мыша-малыша живая нужна, и вдобавок здоровая. Умственно, в том числе. Кто ей вообще подсказал эту дрянь глотать, убил бы… Во, правильно, лапка, давай – головой на подушку, укрою тебя как следует. Спи, моя хорошая, приходи в себя, а я рядом посижу, почитаю. Вот Лосева возьму, как раз по настроению. Редко на него настроение бывает – может, оно и к лучшему.
– Коськ. Кооськ. – мышка моя начинает вдруг тихонечко смеяться. Проснулась? Неужто я увлекся и вслух стал читать? Не… спит вроде… точно спит. Тише, тише, маленькая…
– Кось, ты… я знаю. Ты тоже знаешь. Да? Ты и я. Получилось так. Глупо. Надо, чтобы… мы. Ты и я. Как нам, а? Скажи? Ну скажи? Я не знаю…
Нехорошо подслушивать. Особенно сны. Надо пошевелить ее, разбудить хоть на секунду. Нет: сижу и слушаю, как загипнотизированный.
– …хранить. Я тебя, ты… Как мы с тобой? Я же…
…всхлип.
– Нельзя. Нельзя далеко. Ну Коська. Я слабая. Почему меня?..
Еле слышное бормотание превращается в тихий плачуший голос: