Я выпросил у домохозяйки — муж ее был главным кожевником у Патни Коммонс — печать корпорации и красный воск, запечатал бандероль и отправил ее в литературный клуб Верхней Темзы.
Но из скромности не предварил рукопись своим амбициозным девизом: «Честь и Выгода».
И лихорадочно стал ждать будущей субботы.
Нередко в часы бездумного отдыха ноги сами несли меня к застоявшимся водам Собачьего острова, где еще водится рыба. Старый китаеза по имени Су устроил на берегу Лайм-хауз Рич садок с вершами, где держал серебристых хеков, палтусов, морскую камбалу и куньих акул.
Я подружился с проницательным стариком, чей говор был не лишен очарования, и рассказал о пережитом приключении.
Он задумчиво покачал головой, пососал старую черную трубку и сказал:
— Мистер Уип, лучший рассказчик в мире — дьявол. А посему берегитесь. Боюсь, вы, пользуясь пером, чернилами и бумагой, вряд ли совершили богоугодное дело, рассказывая истории, рожденные ночным временем и страхом.
— Ба! — махнул я рукой. — Решать литературному клубу.
Члены клуба уже собрались в таверне «Ученая сорока», когда появился я, хотя пришел раньше назначенного срока.
Президент Милтон Шилд с серьезным видом посасывал длинную гудскую трубку. Моя рукопись лежала перед ним.
— Мистер Уип, — сказал он, — может, объясните, что вы понимаете под фондом Дэна Кресуэла?
Я удивленно вытаращил глаза, когда мистер Герберт Дж. Пэйн, нарушив регламент, взял слово и выкрикнул:
— Тобиас Уип оскорбил нас. По его словам, мы пьем эль, закусывая маринованной селедкой и холодной бараниной, и курим голландский табак за счет старого безумца, который существовал лишь в больном воображении этого юного проходимца. Нет, мистер Уип, только вы пируете здесь, даже не развязав кошелька, и то потому, что мы проявили глупость, избрав вас секретарем клуба.
— Ого, — проворчал я, — он сошел с ума… от ревности.
Я взглядом поискал Рейда Ансенка, от которого ждал немедленной поддержки, но, к сожалению, он отсутствовал.
— Еще одно оскорбление, — продолжил Пэйн, кипя от ярости, — называть наш клуб «литературным клубом Верхней Темзы»… Что у нас общего с такой дорогостоящей и ненужной безделицей, как «литература»? Здесь собрались люди уважаемые и серьезные, противники вранья. Само собой разумеется, за исключением мистера Тобиаса Уипа!
Я не выдержал.
— Вы забываетесь… — вскричал я и, не переводя дыхания, в нескольких словах изложил суть своей миссии.
— Да сожри меня акула, — бесцеремонно перебил меня Сэмюэл Джобсон, — если я когда-либо слышал подобную чушь!.. А ложь, касающуюся лично меня, непременно доведу до суда. Кто, юноша Уип, позволил вам обзывать меня переводчиком какого-то немецкого или китайского текста? К тому же следует доказать, что я напечатал двести экземпляров этого перевода за свои деньги.
Буря криков и протестующих восклицаний поддержала его возмутительное выступление — гнев аудитории был направлен против меня и только против меня.
— Он обвиняет меня в сочинении стихов, в том, что я воспел в какой-то песне смерть Калигулы! — взревел Литтлтон. — Как я связан с рождением какого-то Чосера? Нас друг другу не представляли… Конечно, я веду торговые дела с фирмой Чосера и Белла, которая продает зерно оптом… Разве Уип не причинил мне вред, утверждая, что, ведя переписку с поставщиками, я занимаюсь не своим делом? Обещаю, вы мне заплатите за это, малыш Уип.
Наконец президенту удалось успокоить присутствующих и взять слово. Он выглядел печальным и усталым.
— Мистер Уип, — начал он, — вы утверждаете, что я человек незлобивый. Это — единственная правда в тех странных писаниях, которые вы мне прислали. Я не чувствую себя оскорбленным за то, что меня обозвали бывшим преподавателем красноречия. Но, мистер Уип, вы не можете не знать, что я стою во главе почтенной торговой компании, занимающейся продажей шляп и кепок на Ламбет-Уок, и никогда не писал ничего, кроме счетов и деловых писем. К тому же большую часть переписки ведет бухгалтер. Беру всех этих господ в свидетели, что здесь никогда не заходила речь о какой-то таверне под названием «Плащ рыцаря» в Саутворке и вам никто не поручал писать… хм… литературное… произведение о джентльмене по имени Чосер… Признайте свою вину, мистер Уип, согласитесь, что вели безумные речи в пьяном виде, а я попытаюсь утихомирить своих друзей, если вы принесете надлежащие извинения, а они их примут… Вы нанесли урон чести уважаемого общества любителей шашек, участника самых трудных чемпионатов Англии, обозвав его литературным клубом! Как я жалел вас, мистер Уип, и как сжималось мое сердце при чтении этого сочинения, которое, несомненно, вам нашептал дьявол!
— Хотелось бы услышать мнение Рейда Ансенка, — умирающим голосом произнес я, — но, к несчастью, его здесь нет.
Глаза мистера Милтона Шилда светились состраданием.
— И никогда не будет, ибо Рейд Ансенк никогда не состоял членом нашего клуба, как, впрочем, мы никогда не приглашали иностранцев по имени Кюпфергрюн и Каниве.
Я растерялся, подавленный всем, что услышал.