Круги ужаса

— Да, — пробормотал я, — Ансенк не зря сказал: отличная ночь для безумцев.

Мне на колени вскочил огромный черный кот.

— Не смущайтесь, — проворчал он.

Я завопил от ужаса.

— Говорящий кот!

— Эка невидаль? — ответил он. — Я ведь Кот Мурр Гофмана!

— Ночь безумцев! — в отчаянии повторил я.

— Не принимайте призраков за безумцев,

 — наставительно посоветовал Кот Мурр. — Когда наступит мой черед рассказывать, вы узнаете, почему я сюда явился.

И снова послышался негромкий, печальный голос.

— Отправляясь в паломничество в святую церковь Кентербери, где нас ждало отпущение грехов, мы дали торжественный обет собраться здесь и продолжить увлекательную беседу. Наконец мы сошлись все вместе. Желаю всем приятного времяпровождения. К нам присоединились иностранцы — мы счастливы принять их с благословения Господа.

— Но вы же ушли отсюда шестьсот лет назад! — воскликнул я.

— Неужели прошло шестьсот лет? — подхватил насмешливый голос. — Ужасное и великое заблуждение считать годы. Кто думает о времени, давая обет перед лицом Вечности? Дорогой чужеземец, куда проще и быстрее преодолевать века и тысячелетия, чем мили, если всегда поминать Бога, который создал пространство, но не время. Саутворк отделяет от Кентербери большее расстояние, чем тысячный год от современности.

— У меня поручение от литературного клуба Верхней Темзы и…

— Мне ясно, что это начало великолепной истории, — прервал меня тот же голос,

 — но слово предоставляется герру Кюпфергрюну.

Кот Мурр вонзил в меня когти, и я замолчал.

Слово берет герр Кюпфергрюн

Господин Кюпфергрюн вышел вперед, и сияние одной из высоких свечей залило жидким золотом его хитрое лицо проходимца. Оказавшись на свету, он, казалось, слегка растерялся в этом тонувшем во мраке крохотном театре теней, готовых внимать его словам, а потому отвернулся от аудитории и уставился на единственное окошечко, прорезанное в стене напротив, сквозь которое сочился бледный лунный свет. Потом вздохнул, вежливо поклонился невидимкам и запыхтел трубкой.

— Битте, битте, — пробормотал он.

А когда, наконец, заговорил, я ощутил истинное удовольствие, слушая его жеманную, но все же приятную речь.