Круги в пустоте

— О, — простонал кассар, — какой же ты глупый! Так ничего и не понял? Да нам же с тобой бежать надо из города, и скоро, нынче же ночью! Ты что же, думаешь, мне простят Салира-гуа-нау? О, светлые боги! Ну почему все так идиотски получается? Вот объясни хоть сейчас, какого дьявола тебя в порт понесло? Я же велел тебе дома сидеть, никуда не отлучаясь. Понадеялся на твою сознательность. И ты же знал, что тебе грозит за ослушание, и все же помчался. Ну?

Митька заплакал вновь. Он уже не пытался сдерживаться, он понимал, что насквозь во всем виноват. Ведь кассар и впрямь может умереть… или от яда, или от городского начальства. Из-за него, дурного сопляка. Которого он почему-то защищал в порту, положил полтора десятка человек, сам едва не погиб. Ну не проще ли было плюнуть на пятнадцать огримов и домой пойти, а назавтра нового пацана купить, поприлежнее? Так зачем же Харт-ла-Гир ввязался в бой, где победить, выходит, едва ли не опаснее, чем проиграть? Ради негодного раба, который и дерзит, и ничего толком не умеет, и вообще непонятно с какой белой звезды свалился? Да, кассар был с ним суров, наказывал, все так. Давно ли Митька мечтал сбросить садюгу в муравьиную яму? Но разве садюга стал бы за него махаться с отборными головорезами? Нет, его поведение нисколько не укладывалось в здешние понятия. Ну вот как если бы Митька шел по Москве в чужом районе, а на него местная гопота наскочила и куртку сняла? Стал бы он ради куртки махаться с десятком безбашенных пацанов, у которых и цепи, и кастеты? Да ясен пень, отдай куртку, получи по зубам и иди себе дальше счастливый, что дешево отделался. Кассар ведь сам говорил: Митька всего лишь вещь, имущество, и не особо дорогое. Конь вот полторы сотни огримов стоит, хороший меч и все триста. А он, Митька, лишь пятнадцать, а Харт-ла-Гир за него дрался как за брата или сына… Все это было непонятно, и от этой непонятности стыд разъедал душу точно кислота. Нет такого наказания, какого он бы сейчас не заслужил. Однако, надо отвечать, кассар ждет. И что ему говорить? Опять сочинять сказки? Да теперь-то зачем?

— Ну, я… — всхлипнув, признался он, — в общем, мне порт посмотреть… корабли там всякие, паруса… Я же никогда не видел, а ребята тут с улицы рассказывали. Я думал, я быстро… вы же только вечером прийти обещались, а я все что положено сделал — и коней накормил, и расчесал, и убрался всюду, и воды натаскал. Скучно же так сидеть.

— Угу, — кивнул кассар, — скучно. И ты решил обмануть господина. Господин же глупый, жестокий, он тебе из вредности в город выходить запрещает. Хотя мог бы уже понять, сколь опасна для тебя здешняя жизнь, она и мелкой монетки не стоит. Не знаю, как у вас на вашем варварском севере, откуда привезли тебя перекупщики, но тут тебе не там. Наверное, надо было тебя на цепь сажать, как пса. Тоже не самый лучший выход, но раз уж ты способен на такие глупости… Впредь буду знать. Только на цепи тебя держать придется уже не здесь, а в местах поспокойнее. Ладно. Ты сразу пошел в порт, или еще где шлялся?

— Я еще… на площади, там еще каменный такой помост… Там этих казнили… каких-то безумных, единян, что ли…

— О, Высокие Господа! — простонал Харт-ла-Гир. — Еще и этого не хватало! Ты вот что скажи, ты далеко от помоста стоял?

— Далеко, — растерянно ответил Митька. — Шагах в двадцати, наверное. А что?

— А ничего, — хмуро отозвался кассар. — Меньше шляться надо. Я надеюсь, ты ничего там такого не отчебучил? Не обратил на себя внимание… этих?

— Кого? — не понял Митька. — Магов, что ли, которые с посохами?

— Бестолочь! — кассар посмотрел на Митьку так, словно раздумывал, а не плюнуть ли ему в лицо. — При чем тут маги? Единяне тебя не заметили?

— Нет, — недоумевающе протянул Митька, — там же такая толпища была. — А если бы заметили, тогда что?

— Не знаю, — хмуро ответил кассар. — Просто думаю, нет ли связи… Вряд ли, конечно, для них ведь все уже кончилось. И вообще, не твоего это ума дело. Одно запомни на будущее — от единян держись подальше. Это самые страшные люди. Хуже портовых разбойников. Ладно, потом об этом как-нибудь. Сейчас пора делом заниматься.

Митька намек понял.

— Да, господин, конечно! Я сейчас!

Он шустро скользнул в дверь — и спустя минуту появился снова, охапку гибких прутьев.

— Вот, господин! Я понимаю, что виноват, вы меня не жалейте, вы как следует!

Лучше уж так, чем носить внутри жгучие, пышущие лиловым жаром угольки вины.