Круги в пустоте

Кстати, а куда они вообще идут? Во тьме ориентироваться было трудно, тем более, то и дело они куда-то сворачивали, но все-таки Митьке казалось, что главные городские ворота совсем в другой стороне. Ворота… Он чуть не хлопнул себя ладонью по лбу. Действительно, идиот! Ворота же плотно закрыты на ночь и, как объяснял ему когда-то кассар, открываются они после захода солнца не иначе, как по личному распоряжению начальника городской стражи. А этот начальничек вряд ли распорядится открыть. Он, скорее, о чем-то другом распорядится — о таком, что и представить жутко.

Но Харт-ла-Гир уверенно правит куда-то… Значит, есть и другие пути?

Наконец, когда Митька уже изнывал от напряжения, кассар остановил Искру.

— Ты здесь, Митика? Сейчас начнется самое трудное. Подойди сюда.

Харт-ла-Гир, оказывается, уже спешился. Он стоял возле неопределенных размеров каменного строения, теряющегося во мраке. За его спиной черным пятном выделялась огромная, широкая дверь. Даже не дверь — ворота. Кони пройдут свободно. Только вот огромный амбарный замок, едва заметно поблескивающий в лучах звезд…

— Слушай внимательно. Сейчас я постараюсь открыть дорогу. Ты пойдешь первым, возьмешь обеих лошадей. Я как только запру двери, сразу тебя нагоню. Должен сразу предупредить — путь этот опасный, тебе может встретиться много чего… неожиданного. Бояться не надо, но и об осторожности не забывай.

Он плавным движением скользнул к двери, поводил руками над замком. Митька не слышал ни металлического лязга, ни поворота ключа. Казалось, кассар просто гладил замок, как, бывало, гладил он испуганного коня. Миг — и створки с тихим всхлипом разошлись.

— Теперь вот что, — Харт-ла-Гир извлек непонятно откуда узкий флакон, вылил на ладонь несколько капель и, подтянув к себе Митьку, смазал ему лоб. Жидкость издавала странный, ни на что не похожий запах и слегка пощипывала кожу.

— Так надо, — пояснил кассар. — Ни о чем не спрашивай. Теперь коней.

Он проделал то же самое с лошадьми, напоследок протер и свой лоб.

Митька стоял, удивленно глядя на Харта-ла-Гира.

— Бери коней и иди туда! — свистящим шепотом велел он. — Быстрее. И не останавливайся. Вперед, прямо. Не ошибешься, там сворачивать некуда. А я тут завершу кое-что.

Взяв лошадей под уздцы, Митька шагнул в раскрывшийся проем. Оттуда остро пахнуло сеном, мышами и разрытой влажной землей. Если на улице были хотя бы звезды, то здесь тьма стояла полная, абсолютная. Кони тревожно дышали, но не вырывались. Им явно было не по себе. Как, впрочем, и Митьке.

Оказалось, тут ужасно пыльно, он даже закашлялся от неожиданности, но потом понял, что дышать надо редко и осторожно. Отовсюду доносились непонятные шорохи, скрипы, но он не стал ломать над этим голову — просто зашагал вперед, продавливая плотную тьму, и умницы-лошади покорно шли следом, их почти и не приходилось тянуть.

Идти, однако, приходилось осторожно — под ногами то и дело попадалось что-то большое и твердое — то ли камни, то ли доски. Митька, со всей дури долбанувшись об это «что-то» правой ступней, тихонько взвыл и едва удержался, чтобы не матюгнуться. Он понимал, шуметь не следовало, но слишком уж было больно. Так больно, что закружилась голова и перед глазами поплыли мелкие радужные пятна, словно бензиновые разводы в черной луже.

Сзади послышались быстрые шаги. Кассар возвращается, понял Митька, но когда тот, невидимый, тронул его за плечо неожиданно холодными пальцами — вздрогнул, точно от прикосновения змеи.

— Стой, сейчас зажгу факелы, — деловито сообщил Харт-ла-Гир.

Спустя минуту тьма отхлынула, рассеянная удивительно ярким рыжим пламенем. Оба факела — длинные, больше локтя, обмотанные промасленными тряпками, чадили и пахли смолой пополам с дегтем. Один из них кассар каким-то образом приторочил к седлу Искры, другой вручил Митьке.

— Держи. Осторожнее, он капает, не обляпайся. Пойдешь впереди.

Митька огляделся. Еще недавно, проталкиваясь сквозь вязкую черноту, он думал, что вокруг — узкий туннель подземного хода, но оказалось, все иначе.

Они стояли в огромной пещере, стены едва заметно проглядывали вдали, во тьме. Невидимые своды уходили высоко вверх, зря Митька пригибал голову, опасаясь набить шишку. Двух, если не трех таких Митек можно было бы поставить друг другу на плечи, чтобы верхний коснулся потолка. А под ногами, на рыхлом земляном полу, действительно валялись каменные обломки, высохшие стебли каких-то огромных растений, иногда мутно поблескивали мелкие лужицы.

И впереди, и сзади, там, куда не достигал свет факелов, клубилась тьма — глухая, мутная, возмущенная тем, что ее посмели растревожить. И пахло здесь как-то подозрительно — не то отходами, не то разлагающейся плотью. Не так уж сильно и пахло, но мысли навевало самые мрачные.

Харт-ла-Гир между тем снял с плеча свое странное, удивительно толстое копье. В оранжевом пламени блеснуло большое, едва ли не с локоть, стальное лезвие.