Круги в пустоте

- Ну... - задумчиво произнес пацан, - они вообще-то безмозглые какие-то. Они наших богов отверглись, верят в своего Единого, который их куда-то вроде позвал, поэтому у них еще есть одно имя - люди Зова. Они сперва в Сарграме завелись, давным-давно, а потом уже у нас, в Иллурии. Говорят, они по ночам ходят и детей крадут. Кого поймают - уносят в подземелье и пьют кровь, делают кинжалом рану и сквозь тростинку высасывают... - он зябко передернул плечами. - А еще они болезни насылают, через воздух.

Меж тем толпа раздалась, и на середину площади, где точно кафедра возвышалась сложенная из тщательно пригнанных друг к другу камней арена, выступила процессия. Впереди шествовало несколько человек в темно-синих плащах, с длинными, ниже плеч, волосами, каждый в правой руке держал высокий и тонкий посох, перевитый такими же чернильно-синими лентами. Чувствовалось, что посохи у них не для опоры, а то ли для красоты, то ли это какой-то знак. За ними шагало с десяток воинов в боевых панцирях, при саблях и с короткими толстыми копьями. Потом - пятеро связанных общей цепью людей в серых балахонах, а замыкали колонну опять-таки стражники с натянутыми луками.

Пятеро шли размеренно, даже как-то равнодушно, соединяющая их цепь напомнила Митьке ту, какая была и на нем в тот день, когда его в колонне с прочими рабами вели продавать на рынок. Только у этих людей не было рабских ошейников, цепь охватывала каждого за лодыжку, крепясь к охватывающему ногу широкому бронзовому кольцу.

Дойдя до каменной арены, люди в синих плащах остановились. Один из них сделал короткий знак рукой - и воины, суетливо избавив пятерых пленников от цепей, древками копий загнали их на возвышение. Те не пытались сопротивляться, они вообще двигались точно во сне.

Человек, отдавший команду воинам, приосанился и звучно произнес:

- Жители славного града Ойла-Иллур! Неизмерима доброта Высоких наших Господ, богов неба, земли и преисподней, дарующих нам свет и тьму, радость и печаль, жизнь и смерть. Нас, ничтожных, оделяют они дождем и солнцем, виноградной лозой и рисовым зерном, посылают нам сны и вдохновляют наши мысли...

- Смотри, это маг! - шепнул пацаненок Митьке. - Из самого Тхарана, Синее Крыло.

- Да ты чего? Неужели настоящий? - Митькино сердце екнуло. Маг! Если это и в самом деле так, то вот они - люди, способные вернуть его домой!

- А то! - обиделся мальчишка. - У нас ненастоящих не бывает, у нас тем, кто мага из себя корчит, а ничего не умеет, Тхаран голову рубит. Так что дураков нет.

- А Тхаран - это кто? Или где? - заинтересовался Митька.

- Совсем ты темный, - снисходительно, точно взрослый дяденька глупому карапузу, пояснил пацан. - Тхаран - это у нас в Олларе такое содружество магов. А слово "тхаран" значит утес, только это на старом языке, на нем сейчас только жрецы поют гимны.

Владелец синего плаща долго еще распинался о неимоверной доброте богов. Доброта, по его словам, заключалась в равномерной раздаче радостей и несчастий. "Равновесие! - выкрикивал синий. - Весы богов!" Потом он перекинулся мыслью на людскую неблагодарность, на тягу к невежеству и суевериям, что выражается в поклонении некоему никогда не существовавшему Единому, которого такие вот предатели попросту сочинили, дабы прельщать народ, и даже более того, они, будучи движимы ненавистью ко всему живому, хотят вызвать на головы мирного населения гнев Высоких Господ. И ужасное чуть было не свершилось, еще немного и город провалился бы в пустоты земли, в царство Маулу-кья-нгару, но крепкий утес, Тхаран, вовремя выявил заразу, и теперь настало время умилостивить рассерженных богов, для чего необходимо отправить к ним на суд гнусных богохульников. Однако Тхаран, не желая излишней крови и надеясь на просветление даже помраченных умов, в последний раз обращается к предателям и предлагает им отречься от своих заблуждений и поклониться истинным хозяевам мира, богам Светлого Оллара. В таком случае грешники сохранят жизнь, и, будучи наказаны кнутом, отправятся искупать свои грехи в каменоломни.

- Нет! - неожиданно зычным голосом произнес вдруг один из единян, с рыжей бородой, доходящей чуть ли не до середины груди. - Не отрекусь я от Господа моего, Он мне защита, Он мне Свет и Путь, Он, Рожденный и Нерожденный, воссоздаст меня из праха в день гнева Своего и введет в небесную Свою горницу, а мерзкие идолы падут, и сами они, и служители их вострепещут, ощутив в сердце своем дыхание Единого, и будет оно жечь их подобно пламени, и пламя сие будет вечно!

- Нет! - послышался второй голос, затем - третий, четвертый. Пятый, совсем молоденький еще парнишка, судорожно вздохнул.

- Я... Я поклонюсь! Я паду ниц пред Высокими Господами, и... - он действительно распластался на каменных плитах, захлебнувшись рыданиями.

По знаку синего мага двое стражником деловито стащили парнишку с помоста.