Круги в пустоте

Так-так, а это еще что? Похоже, гости? Хайяар остановился, вживаясь в замершее пространство. Стены не мешали ему видеть, слух достигал самых далеких закоулков, и всеми нервами своими он ловил напряженное ожидание пещеры. Стихийные духи там, в своем слое, тоже почуяли что-то и сонно зашевелились, а уж их движение прозевать трудно. Да, действительно гости! Пока еще далеко, наверху, у самого входа. Сколько их... Ого! Пятеро спускаются, трое остались на поверхности. И, похоже, вниз не собираются. Значит, ждут остальных, караулят. Интересно... На обычных здешних бездельников-туристов непохоже, те повалили бы всем скопом. Хорошо он успел замкнуть грот, где устроена площадка Перехода, да и ближайшие к ней туннели.

Возвращаться теперь незачем. То есть, конечно, с гостями он по любому не столкнется, выходов в пещере много, и они свободны... пока. Но если остается хоть мельчайший шанс, что это не туристы... А кто? Неужели та самая Стража, которую так боится Магистр?

Вот и посмотрим. Послушаем...

3.

- Ну, Митика, выводи лошадей. Пора!

Харт-ла-Гир стоял во дворе, одетый в свою излюбленную зеленую безрукавку, по-здешнему, "тсао". На поясе у него висел меч, за спиной, на кожаном ремне - не слишком длинное, но толстое копье. Все остальные вещи были в двух больших сумках, пристегнутых к конским седлам.

В небе уже растаял багровый, похожий на вишневое варенье закат, на темно-синем бархате вовсю перемигивались холодные, насмешливые звезды. Дневная жара сменилась легким, осторожным ветерком.

- Да, кстати, - добавил кассар, когда Митька, держа коней под уздцы, вывел их на двор, - возьми!

Он кинул Митьке какую-то тряпку, тот поймал на лету.

- Оденься, - хмуро велел Харт-ла-Гир. - Сейчас не время скаредничать, и кто знает, когда еще мы будем ночевать под крышей.

Тряпка оказалась чем-то вроде мешка с прорезями для головы и рук. Не то черная, не то темно-синяя - сейчас, когда сумерки стремительно прорастали в ночь, цвет уже не разобрать.

Митька поспешил облачиться в это "млоэ" - обычную здешнюю одежду бедноты и рабов, чьи хозяева не доводят экономию до крайности. Конечно, по большому счету тряпка она и есть тряпка. Там, в нормальном мире, в Москве, Митька гляделся бы в ней огородным пугалом, но здесь и это хорошо. Ткань оказалась плотная, грубой выделки, края млоэ доходили Митьке до середины бедер, а в дырку для головы вполне пролезла бы и бычья шея. Все-таки лучше, чем ничего...

- Воздадим прощальные слова духам этого дома, - деловито сказал Харт-ла-Гир. - Я уже поговорил со священной змеей миангу-хин-аалагу, но есть и другие бестелесные покровители, они были милостивы к нам и заслуживают благодарности. Слушай внимательно и тихо повторяй за мной. Тебе придется хорошенько это запомнить, чтобы при случае мог произнести самостоятельно.

Он начал говорить что-то нараспев, и Митька, старательно повторяя, ничего не понимал. На здешний язык нисколько не похоже, и он сейчас произносил совершенно бессмысленные звуки.

К счастью, прощание с духами оказалось недолгим. Кассар пропел заключительную фразу, подошел к извертевшейся Искре и легко, точно и не был ранен, вскочил в седло.

- Ну что, запомнил слова?

- Не-а, - Митька честно помотал головой. - Я ничего не понял. Это по-какому?

- Ясно... - негромко протянул кассар. - Значит, старый язык ты не получил... Что ж, может, и правильно... Это древний язык южного Оллара, уже больше тысячи лет на нем никто не говорит, но заклинания, обрядовые слова, проклятия, благословения - делаются на нем. Тебе придется кое-что выучить, иначе попадешь впросак. Надеюсь, ты в состоянии запомнить десяток-другой выражений?

Митька хмуро кивнул, думая о своей тройке по английскому. А ведь запомнит, куда он денется... если что, кассар мигом освежит ему память.

- Теперь Дэгу с цепи спусти. Жалко пса, пропадет небось. Но и с собой не возьмешь...Может, из соседей кто приютит. Ладно, готов? Ну, бери Уголька в поводу - и пошли. Митька, погладив напоследок хмурую, будто все понявшую псину, развел створки ворот. Ну что ж, прощай, улица Ткачей. Больше он ее не увидит. Митька чувствовал: кончается первый кусок его здешней жизни, и начинается что-то новое. Может, еще хуже и страшнее - но другое. От этого сделалось сразу и тревожно, и весело, и грустно - как тогда, в порту, глядя на огромные белые паруса.

Сумерки жили недолго - когда выходили со двора, на фоне чернильно-синего неба еще можно было различить силуэты домов и деревьев, а уже спустя несколько минут все погрузилось в плотную, густую тьму. Лишь звезды вверху, как следует разгоревшись, напоминали о том, что есть в мире и свет. Есть - но слишком далеко и высоко.