Здесь было иначе. Во-первых - не трещали птицы, вместо них надрывались, наяривая свои песни, какие-то козявки. Цикады, наверное, решил Митька, хотя его грызли сомнения. Но в цикадах он все равно не разбирался, так что сравнить не мог. Во-вторых, все происходило гораздо быстрее, и как-то неравномерно. Вот уже заалела огненная полоска на востоке, а чужие звезды по-прежнему ярко, уверенно светятся над головой, и хотя уже почти все видно, но густые, черные тени протянулись во все концы, как ночью. И не было никакого тумана - сухой предутренний воздух прокатывался зябкими волнами, хватался за ноги ледяными пальцами, но Митька понимал, что не пройдет и пары часов, как все вокруг затопит привычная жара. Однако хорошо, что на нем хотя бы это самое млоэ. Достаточно теплая вещь, оказывается. От ночного холода защищает неплохо. Правда, выглядит похабно, дома бы кто в таком увидел - засмеяли бы, но тут ведь не дома.
Однако любоваться здешним восходом было некогда. Пора выводить лошадей, проверять упряжь, заново крепить седельные сумки. Кассар пока что расплачивался с трактирщиком и вот-вот должен был выйти. Митька успел уже убедиться, что тут не как дома в магазине - выбил чек и пошел себе, тут надо торговаться. Считается, не торгуешься - значит, презираешь хозяина, не желаешь снизойти до разговора. Интересно, это ко всем относится, или кассары платят не скупясь? Хм... Если вспомнить, как отчаянно торговался Харт-ла-Гир, покупая его на рабском рынке... Пожалуй, минут десять они еще с хозяином побазарят.
Однако кассар явился неожиданно быстро. По своему обыкновению, хмурый, всем недовольный. Заметил сквозь зубы, что в этом клоповнике дерут плату как в лучших столичных заведениях, а огримов мало, и в принципе, надо было давать не полтора огрима, а сразу в морду, но обстоятельства неподходящие.
Митька невинным тоном поинтересовался, как же это блистательный кассар не сумел сбить цену - и тут же взвизгнул, получив конской плетью по ногам. Больно было до слез, и красный след выступил.
- Это тебе, чтобы язык узелком завязал. Разболтался, тварь... Причем нашел же время и место. Ну, бери Уголька - и тронулись.
Харт-ла-Гир легко вскочил в седло Искры, и они двинулись прочь с постоялого двора. Впереди неспешным шагом ехал кассар, за ним плелся Митька, ведя под уздцы сонного Уголька. А справа выползал на небо огромный, лимонно-желтый блин солнца, готовый уже через час-другой раскалиться добела.
На душе было пасмурно. Митька уныло плелся вслед за хозяином, ноги гудели, острые камни больно впивались в ступни, а вдобавок ко всему безумно хотелось спать - на постоялом дворе так и не удалось вздремнуть, сперва полночи проговорили, потом ни свет ни заря выехали. И чего это кассару так неймется, ну что ему стоило подождать, отдохнуть... Сам ведь, наверное, тоже не железный дровосек, тем более, раненый. Все ему какая-то погоня чудится. Впрочем, ему виднее - все-таки явно мужик неглупый, знает тут все.
Неглупый - но ведь не поверил Митькиному рассказу про Землю. Спасибо, хоть не полез тут же драться. Все-таки выслушал. Впрочем, а Митька на его месте поверил бы? Ты тут всю жизнь живешь в дикости, в духов веришь, в богов, в плоскую землю и, наверное, в каких-нибудь держащих ее китов, в небесную твердь, к которой звезды гвоздиками приколочены... Как где-нибудь в древнем Египте или... ну какие еще страны в шестом классе по истории изучали? А тут какой-то нахальный пацан плетет небылицы про всякие иные миры, планеты, компьютеры, самолеты. Доисторический ум кассара и вместить такое не может. Значит, либо пацан мозгами повредился, либо баки забивает. В последнем случае всякий здешний кассар возьмется за плеть. Однако Харт-ла-Гир вел себя относительно мирно.