Круги жизни

Рукопись захватил с собой. Сегодня и завтра, дыша воздухом старины, подправлю, добавлю, если что-либо попросится на кончик пера, и привезу. Надеюсь, она доставит тебе удовольствие. Однако, печатая ее, вынужден буду вынести этот миниатюрный роман за рамки моего путешествия, иначе он величиной своей собьет ритм книги и сомнет ее конец.

На этом поставлю точку. Грустно думать, что путешествие кончается, весело думать, что скоро увижу тебя.

13 мая. Ташкент

До посадки в самолет еще полчаса. Приехал в аэропорт за час — зарегистрировать билет и сдать чемодан. Привык, чуть передышка — раскрывать «колибри», и вот пишу… Отгостился, отъездился. Пора и домой: за свой стол, за чистый лист бумаги, один вид которого влечет к работе.

Замечала ли ты: каждый год мы меняемся и забываем, какими были. Если бы не это спасительное свойство все забывать, людям было бы жить куда тяжелей. Да и разве можно глядеть назад, когда идешь вперед: эдак вывернешь шею, споткнешься, лоб расшибешь. Но раз в жизни, вероятно, каждому необходимо оглянуться, вспомнить все, увидеть себя со стороны.

Конечно, опыта с годами прибавляется. Вместе с тем со дна души выступают мели, и мы перестаем их замечать. Уходят увлечения юности, и остаются предрассудки души. Мелочи пятнают разум, личные обиды вырастают до вселенских масштабов. Человек боится трезво глядеть на мир, так как это угнетает надежду. Из-за предрассудков мы бываем почти не в состоянии разобраться — кто прав, кто виноват в каком-либо деле, потому что прежде всего спрашиваем о другом человеке, «кто он и откуда», и это закрывает суть дела.

Встреча с самим собой — со своим прошлым заставляет человека думать. Оглядываясь назад, ты свободен от уличных сплетен, зависти соседей, повседневных житейских забот — от всего, что из века в век отрывает человека от созерцания великого и дробит его дни, затемняет ум, ожесточает сердце. Время предстает перед глазами очищенным, освещается внутренним светом.

На своем веку мы видели всякое, всякое пережили. Но когда обнимаешь все взглядом, становится осязаемым главное: в Средней Азии в течение веков о человеке говорили: «Тугульды — ульды» — «жил — умер», так бесплодно проходила жизнь большинства людей. О моих сверстниках, современниках, этого не скажешь никак, они заполнили последние полвека таким количеством дел и событий, каких хватило бы не на одно столетие, и благодаря их труду человек переместился в центр жизни.

Теперь говорят: «Человек без любви — осел, человек без стремлений — глина». Именно этим — любовью человека и его стремлениями, свершенными и еще не свершенными, — ныне оценивается его жизнь. Вот почему, прощаясь со своим прошлым, отделяя его от себя, чтобы вновь повернуться к будущему, говорю: пусть будет труд, пусть будет счастье!.. И пусть будут и происшествия: ведь мы еще живем!

… Конец поездке, воспоминаниям: через семь часов — дома! И опять стану жить сегодняшним и завтрашним днем, как все, как всегда.

А пока… Хочу занять твой досуг небольшим романом о любви. Это легенда Средней Азии… и жизнь. Пусть это будет приложением к моим письмам.

Роман о Гарибе и Шасенем

1

Все начинается с игры в этом подлунном мире и кончается бедою.

Это случилось в тот час, когда веревки шатра мрака натянулись на колышки светил и звезд, попросту было вечером. О, Диарбекир, без которого не могут жить хоть раз здесь побывавшие! Пахло полынью, позвякивали бубенцы на шеях еще не уснувших верблюдов, и всюду слышались детские голоса.

— Гариб! — сказала Шасенем, прыгая на одной ноге. — Давай играть в поцелуи. Если завтра я приду в мектеб первая, ты проиграл два поцелуя, ты первый — я проиграла!

— Зачем буду играть в эту игру? — сказал Гариб. Он уже носил папаху на голове — ему шел пятнадцатый год, ей не исполнилось четырнадцати.

— Боишься проиграть? — засмеялась Шасенем.

— Хочешь, сыграем, мне все равно.

— Гляди же, не проиграй! — сказала Шасенем и побежала к башенкам, обрамлявшим ворота Золотой крепости шаха Ахмада.

А Гариб свернул к стойбищу войлочных кибиток, которые едва виднелись во тьме.

Всю ночь прохлада поглаживала землю. В воздухе, забираясь в кибитки, реяли сны. Пришел час, когда небо положило, как подарок на блюдо, золотой диск солнца. Шасенем вбежала во дворик мектеба — еще нет Гариба! — и стала поджидать, глядя на ворота. Один за другим входили ученики: меньшие принялись метать альчики — бабки. Долговязый Шавелед спросил:

— Хорошо ли сегодня почивал ваш отец, шах Ахмад, да не сядет ни одна пылинка на пути его совершенства?!

Шасенем в ответ только тряхнула косичками, а когда в ворота вошел Гариб, запрыгала:

— Ты проиграл! Ты проиграл! Плати два поцелуя! — и подставила щеку.

Гариб не знал, куда деть глаза от стыда: ведь на него смотрел Шавелед! Гордо Гариб два раза прикоснулся губами к щеке Шасенем и сказал:

— Давай сыграем еще!

— Опять проиграешь! — сказала Шасенем.

К ним подошел Шавелед:

— Примите и меня в эту игру.

— Нет, — сказала Шасенем.

— Почему?

— А ты подумай! — сказала Шасенем и засмеялась. — К долговязому долго ум не приходит! — и убежала в мектеб.