Читаем Круги жизни полностью

Мир потемнел для Шавеледа, как бычок кинулся он на Гариба. Удар Гариба сшиб его с ног, Шавелед вскочил, готовясь нанести ответный удар. Но в воротах показалась чалма, за нею рыжая, крашенная хной борода, а потом и весь целиком домула Сеитнияз-мюнеджим. Ученики исчезли в помещении.

Они расстелили там свои кошмы и коврики — мальчики с одной стороны, девочки с другой, прислонили тетради и книги на доски-подставки, открыли пеналы с чернильницами, поджали под себя ноги и начали зубрить каждый свое, покачиваясь вперед и назад, сгибаясь и разгибаясь. Младшие учили азбуку, старшие — священные стихи. Домула Сеитнияз-мюнеджим уселся, возгласил:

— Благословение над шахом Ахмадом и над семьей его, пока сверкает молния и солнце восходит с востока! — и посмотрел одним глазом на Шасенем.


2

О, комната шахини, драгоценный алмаз! Сколько в ней ковров! Сколько одеял! Сколько сундуков! И все блестит, будто смазано салом. Шах Ахмад сидел на сундуке. А шахиня, разодетая — одних колец на ее руках было шестнадцать, нарядная, как курица, которая привела себя в порядок клювом, ходила по комнате и жалобно говорила:

— То кровь льется из моих глаз, то сердце горит от скорби…

— Что случилось? — спросил шах.

Шахиня хлопнула в ладоши, и в комнату вошел Шавелед. Он упал на колени:

— Милостивый шах! Если сказать — язык жжет, не сказать — тоже плохо.

— Говори!

— Гариб осмелился солнце измазать грязью, он играет с луной в поцелуи!

Шах швырнул Шавеледу серебряную монету:

— Бери и убирайся!

Подобрав монету, Шавелед удалился. Шах походил, походил и сказал:

— А почему бы им не играть в поцелуи? Всем известно, их обручили еще в колыбели.

Шахиня пришла в великий гнев:

— Как? Вы согласны, чтобы они играли в поцелуи?! Но Гариб так беден, что его кибитку можно на одной курице перевезти!

Шах сказал:

— Я написал бумагу визирю, отцу Гариба, что выдам за его сына свою дочь.

— Раз визирь умер, его бумага тоже умерла, — сказала шахиня. — А украшать райской розой верблюда… Вы хотите, чтобы все шахи и падишахи перестали посылать к вам послов?

— Не хочу…

— Ну а если не хотите, так нечего выдавать Шасенем за безродного сироту! А я… я Шасенем не пущу больше в мектеб. Нечего ей учиться!

— Пусть не учится… — сказал шах.

— Да! Она уже достигла брачного возраста, — сказала шахиня и дернула шаха за рукав. — О мой шах! Выдайте ее за Шавеледа, его отец как-никак мой брат, а не какой-то там сын чабана.

— Нет, — сказал шах. — Шавелед доносчик, а доносчиков награждают деньгами, за них не отдают дочерей.


3

И еще один черный ворон ночи скрылся в гнезде, и взлетел еще один белый гусь утра. Гариб вбежал во дворик мектеба, заглянул во все углы, обрадовался, что пришел первым, и стал поджидать, глядя на ворота. Один за другим входили ученики, меньшие начали метать альчики-бабки. Шавелед сказал:

— Мечтаешь, Гариб? Как бы к дырявому халату пришить золотую заплату? — захохотал и ушел в помещение мектеба.

А Шасенем все еще нет. Нет и нет Шасенем! Где же, спросите, была Шасенем? Во дворце. Она была во дворце и металась по комнате, и в ее уши входили, не достигая сердца, слова шахини:

— Дитя! Я тебе говорю, а ты меня слушайся!

— Ну в последний раз! — крикнула Шасенем.

— Нет! Ты уже достигла брачного возраста. Хватит тебе буквами да звездами баловаться.

— Только на сегодняшний день пусти!

— Нет, теперь ты займешься другим: настало время тебе готовиться к свадьбе.

— Ты хочешь отдать меня замуж? — удивилась Шасенем, ибо эти слова достигли дна ее души. — За кого?

— Благонравная дочь не задает такие вопросы, — сказала шахиня, вышла и заперла снаружи комнату Шасенем на запор.

О Гариб! Не оглядывайся на ворота, не ожидай, что в них покажется солнце! Не солнце, крашенная хной борода в них показалась. Ученики бросились в дверь, домула Сеитнияз-мюнеджим скрылся за ними, лишь тогда Гариб оторвал глаза от ворот и вошел в помещение.

Покачиваясь, ученики уже зубрили каждый свое. Только успел Гариб постелить свою войлочную кошму, как услышал:

— Эй! Гариб! Ты выучил свой урок?

Гариб подошел к домуле, но взор его все еще блуждал возле дверей.

— Ты думаешь, что урок за тебя мне ответит вон та дверь? — спросил домула.

Ученики захихикали. Гариб бросил вокруг отчаянный взгляд и неожиданно для себя запел:

О друзья мои дорогие,Что случилось? Любимой нет!Мусульмане, братья родные,Что случилось? Любимой нет!..

Домула выпучил глаза, ученики разинули рты. Гариб пел.

«Я приду», — она обещала,Но минут утекло немало,Время завтрака миновало…Что случилось? Любимой нет!..

Домула взвизгнул:

— Ты что?! — поднял палку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941
100 мифов о Берии. Вдохновитель репрессий или талантливый организатор? 1917-1941

Само имя — БЕРИЯ — до сих пор воспринимается в общественном сознании России как особый символ-синоним жестокого, кровавого монстра, только и способного что на самые злодейские преступления. Все убеждены в том, что это был только кровавый палач и злобный интриган, нанесший колоссальный ущерб СССР. Но так ли это? Насколько обоснованна такая, фактически монопольно господствующая в общественном сознании точка зрения? Как сложился столь негативный образ человека, который всю свою сознательную жизнь посвятил созданию и укреплению СССР, результатами деятельности которого Россия пользуется до сих пор?Ответы на эти и многие другие вопросы, связанные с жизнью и деятельностью Лаврентия Павловича Берии, читатели найдут в состоящем из двух книг новом проекте известного историка Арсена Мартиросяна — «100 мифов о Берии».В первой книге охватывается период жизни и деятельности Л.П. Берии с 1917 по 1941 год, во второй книге «От славы к проклятиям» — с 22 июня 1941 года по 26 июня 1953 года.

Арсен Беникович Мартиросян

Биографии и Мемуары / Политика / Образование и наука / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное