Круглая печать. Повести

- Это мемориальная доска в память павших за революцию ровно год назад, - объяснил Викентий Петрович. - В октябре семнадцатого.

«А что было со мной год назад?» - подумал Талиб. Он вспомнил смерть матери, похороны, стрельбу на улицах Ташкента, свою сиротскую жизнь. Видимо, и кузнец Саттар подумал о том, что было с ним год назад, и потому легонько обнял сына…

По Красной площади тяжелыми рядами шли солдаты и рабочие. Проходя мимо братских могил возле Кремля, они обнажали головы и склоняли знамена. Оркестр играл траурные марши.

Никогда Талиб не видел такого огромного количества людей сразу, в одном месте. Тысячи, десятки и даже сотни тысяч москвичей вышли на праздник первой годовщины Октября… Площадь кипела, и все взоры были обращены туда, где на невысоком деревянном помосте стояла маленькая группка людей в пальто, кожаных куртках и шинелях. Эти люди ничем не отличались от тех, кто шел по площади. И те, на помосте, и эти, идущие вдоль стен Кремля, были одинаково взволнованы, радостны, одинаково весело махали руками, приветствуя друг друга.

Над головами демонстрантов время от времени появлялись неуклюжие фанерные фигуры: то это был грузчик с мешком, то булочник с караваем хлеба, то кузнец с молотом.

«Значит, это грузчики идут, - догадывался Талиб, - а это пекари, а это кузнецы».

Когда проходили рабочие стекольного завода, Мухин подбежал к их колонне и вместе с ней исчез за храмом Василия Блаженного. И вдруг Талиб вздрогнул. Он увидел что-то напомнившее ему Бухару. На булыжник площади, громыхая, вкатились телеги, на которых сидели оборванные люди, закованные в тяжелые цепи. Вид их был ужасен.

- Что это? - с тревогой спросил Талиб у Викентия Петровича.

- Они изображают свою прошлую рабскую жизнь. То, что никогда не вернется… Посмотри, видишь ту женщину с разорванными цепями - это Свобода. Аллегория, - сказал Викентий Петрович. Он часто употреблял непонятные Талибу слова.

- Красной Пресне привет! - крикнул демонстрантам невысокий широкоплечий человек, стоящий на помосте.

- Ура! - подхватила в ответ Красная площадь.

- А это кто? - спросил Талиб у Леры.

- Разве т-ты не узнал? Это же Ленин!

Ленин смеялся и говорил что-то человеку в кожаной куртке и фуражке, издали чем-то походившему на Федора Пшеницына. Этого человека Талиб приметил давно, а вот на Ленина как-то вначале не обратил внимания.

- Он веселый, - сказал Талиб. - Он немножко на узбека похож.

- У него глаза как у тебя, - ответила Лера, чтобы сделать Талибу приятное.

- А кто это в кожаной куртке?

- Это Свердлов.

- Ленин из Москвы или из Петрограда? - спросил Талиб.

- Помнится, он учился в Казанском университете, правовед, - сказал Викентий Петрович.

- А Казань далеко от Т-ташкента? - спросила Лера. Удивительно, до чего плохо она знала географию.

Они не дождались конца демонстрации и пошли смотреть праздничный наряд столицы. Даже Викентий Петрович удивился всему, что увидел в этот день. Тысячи художников-добровольцев трудились над украшением московских улиц и площадей.

В сквере перед Большим театром дорожки были посыпаны синькой, а совершенно голые зимние деревья вдруг распустились сказочным бледно-лиловым цветом: их искусно укутали кисеей. Над площадью от здания к зданию, от фонаря к фонарю была развешана красная бахрома. А на гостинице «Метрополь» висела огромная картина - рабочий с факелом знания в высоко поднятой руке. В Охотном ряду вместо угрюмых, пропахших рыбой торговых палаток неизвестно откуда появились цветастые фанерные домики с фанерными же подсолнухами выше крыши.

- Эклектично, но весело, - говорил ученые слова Викентий Петрович. - Футуризм с примитивизмом.

Взрослые собрались уже повернуть назад, но Талиб и Лера потянули их на Тверскую. Викентий Петрович сказал, что они дойдут только до бульвара, отдохнут и домой.

- Это гостиница… Это здание Московского Совета… Это Страстной монастырь, - говорила Лера по мере того, как они навстречу мощному потоку шли вверх по Тверской.

- А это кто? - указал Талиб на бронзовую фигуру в глубине бульвара, почти напротив Страстного монастыря.

- Н-неужели н-не знаешь? Это Пушкин.

- Пушкин, - не очень уверенно повторил Талиб, силясь вспомнить, где он слышал это имя.

- Там есть скамейки, можно отдохнуть, - сказал Викентий Петрович отцу Талиба.

Стараясь не помешать проходящим колоннам, они перебежали Тверскую и оказались на бульваре.

Пушкин стоял в узких брюках, с непокрытой головой. Над ним в разрывах снежных облаков голубело ноябрьское небо.

- Кто это, сынок? - по-узбекски спросил у Талиба отец.

- Это Пушкин, говорят, но я забыл, кто он такой. Знал и забыл, - тоже по-узбекски ответил Талиб.

- Папа, - предательски заявила Лера, чутьем поняв узбекскую фразу, - а Талиб не знает, кто такой Пушкин.

- Знаю я, - огрызнулся Талиб и неожиданно вспомнил слова генерала Бекасова. - Не ври. Он еще сказал, что народ молчит. Нет не молчит - без-мол-вству-ет.

- Вы подумайте, какая память! - восхитился Викентий Петрович. - Откуда ты это знаешь?