Садык не стал возражать, он и сам так думал.
— Пошли, — сказал он.
— Погоди немного, я открою еще одну тайну. На справке печать поставил я сам. Я залез, достал печать, потом дома поставил ее на справку, потом хотел отнести обратно, на место положить — вы пришли: «Пойдем, пойдем»… Я и не успел. Только ночью смог. А когда я ночью туда залез, Махкам-ака уже убитый лежал.
Садык молчал. Долго молчал. Слишком долго.
— Что ты молчишь? Ведь в справке все правда было. Мы же все равно никому ее не давали. Она до сих пор у меня дома лежит.
Садык молчал.
— Ну, что ты молчишь!
— Получается, что это ты его убил.
— Кого?! — спросил Кудрат.
— Махкам-ака… — ответил Садык. — Если бы печать была на месте, бандиты ее взяли бы и ушли. Махкам-ака сам отдал бы, и все. Я, конечно, не знаю, но так может быть.
Теперь долго молчал Кудрат. Ему стало холодно. Он поджал под себя босые ноги и долго сидел так, обхватив их руками.
— Я думаю, ребятам пока ничего говорить не надо, — сказал Садык. — Потом скажем.
— Никогда не буду больше врать… — сказал Кудрат.
…Ребята играли во дворе с собакой. Они по очереди кидали в дальний угол двора их старый футбольный мяч — две сшитые тюбетейки — и по очереди же кричали: «Пиль!» Доберман добросовестно кидался в угол, хватал мяч, а потом кругами ходил по двору и никому его не давал.
— Он еще наших голосов не знает, — предположил Рахим.
Появление хмурых и озабоченных Садыка и Кудрата встревожило остальных. Когда все собрались на чердаке, Кудрат сказал:
— Ребята, я вам раньше много врал.
— Ну и что? — сказал Рахим. — Вот Эсон все время мне врет.
— А я больше не буду, — сказал Кудрат. — Вот сегодня я наврал, что Коротыш штангу сломал. А он ее не сломал, он мимо пробил. И вообще я сегодня много врал.
— А для чего ты врал? — спросил Закир.
— Чтобы вам интереснее было, — понурив голову, сказал Кудрат.
— Вот и врешь! — сказал Эсон. — Ты врал, чтобы тебя с дерева не стащили.
— Если бы «кошки» достать, — сказал Закир, — мы бы все сами видели. Но ты хорошо рассказывал.
Никто, кроме Садыка, не понял, зачем Кудрат затеял этот разговор.
6
В самой дальней комнате большого дома бухгалтера Таджибекова за пловом сидели те же: сам хозяин, по правую руку от него — Кур-Султан, слева — молчаливый Барат, дальше — милиционер Иса, а на краю ковра пристроился Саидмурад.
— Все сошло хорошо, очень хорошо, — говорил Иса Кур-Султану. — Он молодой, русский, по-нашему не понимает. Все кивает, все записывает.
— Только меня слова мальчишки беспокоят, — заметил Таджибеков. — Почему он так спросил?
— Мало ли что мальчишки болтают, — сказал Иса.
— Может быть, это случайно, а может быть, и не случайно, — озабоченно возразил бухгалтер.
— Сегодня, когда мальчишки по улице шли, — сказал Саидмурад, — учительский сынок, по-моему, тоже что-то про печать говорил. Или мне послышалось.
— Мало ли что мальчишки болтают, — сказал Иса.
— Мальчишки… — сказал Кур-Султан. — Из-за мальчишки Барат таким молчаливым стал, что из него теперь и взрослый слова не вытянет… Ну-ка, повтори, Иса, что мальчишка спросил.
— Он спросил: «А что, если там печати не было?»
— Это сын учителя? — спросил Таджибеков.
— Нет, другой. Кудрат, что ли.
— А вот я сегодня слышал, когда они со стороны оврага по переулку шли, — сказал Саидмурад, — сын учителя про печать говорил. Он сказал этому, другому: «Про печать никто не должен знать…» Они потом на чердак полезли. Мечеть они, что ли, на этом чердаке устроили. Каждое утро, каждый вечер там собираются.
— Неплохо бы узнать, о чем они там разговаривают, — сказал Кур-Султан. — Туда залезть можно?
— Сбоку можно, — сказал Саидмурад. — Не с той стороны, где вход, а с той, где кузница.
— Вот ты и залезешь, — сказал Таджибеков.
— Сегодня? — удивился Саидмурад. — Они, наверно, уже ушли, ночь уже.
— Если ушли, еще лучше, — сказал Таджибеков. — Залезешь на чердак, все обыщешь. Может быть, печать там.
— Неглупо, — заметил Кур-Султан. — Хотя я этому не верю.
Со стороны кузницы дувал был невысок. Наступала ночь, и, пользуясь тем, что никто его не видит, Саидмурад без труда перелез во двор дома, где когда-то жил кузнец Саттар. С чердака доносились голоса. Из-за неплотно притворенной двери падал слабый луч света. «Значит, еще здесь, — подумал Саидмурад. — Тем лучше, послушаем, что они говорят». Но разобрать, что говорят на чердаке, было трудно. Саидмурад встал на какое-то возвышение, которое прежде было, видимо, летним очагом, и замер.
— «По темным перекресткам города Лондона на огромной скорости мчался шикарный черный лимузин с потушенными фарами. На респектабельной улице человек за рулем замедлил движение своего авто…»
— Что такое «респектабельный»? — спросил кто-то на чердаке.