Круглая печать

— Дорога была трудная, — сказал он. — У вас мне пока нравится. Потом посмотрим. — Он сделал какое-то еле заметное движение, и его молчаливый спутник закрыл входную дверь на крючок. — Я думаю, — продолжал рябоватый мужчина, и, когда он повернулся к окну и глянул прямо в глаза председателю махалинской комиссии, Махкам-ака увидел, что на левом глазу у него бельмо, — я думаю, что вам выгоднее меньше меня спрашивать… Мне нужно несколько справок с места жительства, удостоверений. С круглой печатью и вашей подписью. Все остальное напишу я сам. Или наш друг бухгалтер Таджибеков.

Махкам-ака понял, с кем он говорит. Ведь человек с бельмом на глазу тоже может называться Кур.

Несколько справок — это, очевидно, для всей шайки. И потому, что Махкам-ака понял, с кем он говорит, понял все сразу, он сказал так:

— Конечно, я могу вам дать справки, пожалуйста, родственники бухгалтера Таджибекова всегда могут получить нужную справку. Но, к сожалению, сегодня я справки дать не могу, потому что у меня нет бланков. Бланки кончились.

Это была правда. Именно сегодня, перебирая бумаги, Махкам-ака заметил, что бланки справок с места жительства действительно кончились.

— Нам можно без бланков, — сказал человек с бельмом на глазу, — нам важна круглая печать. Надеюсь, круглая печать не кончилась?

— Круглая печать… — сказал Махкам-ака. — Ах, круглая печать? — удивился он и сам заметил, как ненатурально это у него получилось. — Круглая печать осталась в исполкоме. Я ее там сегодня оставил.

Лучшего придумать он сейчас не смог.

Бухгалтер Таджибеков сказал:

— Мы не шутим, уважаемый Махкам-ака, и вы с нами не шутите. Вы не выйдете отсюда, пока не дадите нам печать.

— Я же сказал, сейчас ее здесь нет. Завтра…

— Она здесь, — грубо оборвал его человек с бельмом.

— Если вы так хорошо знаете, что она здесь, ищите, — сказал Махкам-ака. Он-то знал, что им никогда не найти печати.

— Мы не будем искать, — сказал человек с бельмом. — Пока ты живой, мы не будем искать. Пойми, старик, если ты дашь печать, ты станешь нашим сообщником. Если ты сам дашь печать. Ты же не будешь доносить на себя сам. А если мы отнимем у тебя печать, ты донесешь на нас. Поэтому пойми, старик, если ты сам печать не дашь, мы тебя убьем.

— Понимаю, — сказал Махкам-ака, — понимаю. Если я вам дам печать, вы меня не убьете. Пока. Вы будете убивать других. А если я вам не дам печати, вы убьете меня. А других вам будет убивать труднее. Я так понял?

— У вас одна жизнь или две? — спросил бухгалтер Таджибеков. — Неужели трудно дать несчастным людям возможность уехать в другой город… Они же не будут здесь жить. Возьмут документы и уедут.

— Пусть уезжают без документов, — сказал Махкам-ака. — Если успеют. Вряд ли успеют. Если я узнал тебя, Кур-Султан, значит, и другие узнают.

Человек с бельмом усмехнулся и распахнул халат. На поясе у него, там, где должен был висеть узбекский нож, висел наган.

— Вот видишь, — сказал он бухгалтеру Таджибекову, — ты говорил, что старик совсем глупый, и, только поверив тебе, я пришел сюда. Ты думаешь, мне хочется его убивать? А теперь я должен. Зря ты меня узнал, — сказал человек с бельмом, — зря ты меня узнал, старик, с первого раза. Надеюсь, второй раз ты меня уже не увидишь.

Махкам-ака понял, что настала последняя, решительная минута. Он прекрасно знал: убить человека сразу очень трудно. Сразу вот так, в разговоре — взять и убить. Убийство обычно совершается не в начале драки, а в конце. Еще несколько слов, подумал он, надо сказать им несколько слов, еще немного оттянуть время. Может быть, кто-нибудь войдет, кто-нибудь помешает. Он совсем упустил из виду, что за стеклом закрытой двери поверх занавески была табличка «Пошел в исполком». Выбежать во двор и там закричать во весь голос — «убивают»? Но кто услышит? С одной стороны — арык, за другим дувалом — двор милиционера Исы, но его там никогда не бывает: двор есть, а дом не построен еще. Кстати, после того как в исполкоме кончилось совещание председателей махалинских комиссий, там начался инструктаж участковых милиционеров. «Я закричу, и они убьют меня в этот момент». Ему страшно не захотелось умирать с криком, и потому он сказал:

— Кур-Султан, уходи с миром. И сейчас же убегай из Ташкента. Молись, чтобы я не успел на тебя донести. За мои слабые ноги помолись, они медленнее твоих.

Это были последние слова председателя махалинской комиссии. Кинжал был у Кур-Султана в рукаве халата. Он резко ударил. Старик упал и, уже лежа, правой рукой ухватил полу басмаческого халата. Кур-Султан нагнулся и ударил еще раз.

— Уктамбек, — сказал он бухгалтеру, — мы возьмем ящик и перелезем во двор к милиционеру. Печать, конечно, в ящике. А ты пройдешь через улицу.

Кур-Султан сделал шаг, но что-то его остановило. Край халата все еще был зажат в стариковской руке. Он попытался разжать эту руку, но не смог. Тогда он не торопясь кинжалом полоснул по сухожилиям запястья, рука разжалась. Вместе со вторым басмачом Кур-Султан поднял ящик. Внутри по железу что-то покатилось.

— Он прячет туда чайник, — сказал бухгалтер Таджибеков.