Круглая Радуга (ЛП)

– Температура внешнего слоя, Т корень из е, что оно такое? нарастает резко до Brennschluss, где-то в районе 70 миль, а и потом там крутой взмыв, 1200 градусов, потом немного падает, минимум 1050 градусов, пока не покинет атмосферу, где опять скачок до 1080 градусов. Остаётся довольно стабильной при обратном вхождении,– блаблабла. Тут музыка перехода, расцвеченная ксилофонами, основана на каком-нибудь старом хите, что прокомметирует, с лёгкой иронией, дальнейшее развитие—мелодия типа «Школьные дни, Школьные дни», или «Жозефина, садись в мой самолёт», а хоть даже и «Ох, жаркой будет эта ночка в нашем городишке», выбирай что приглянётся—замедляется и стихает к остеклённому крыльцу входа, Слотроп и Катье в tête-à-tête, за исключением нескольких музыкантов в углу, что кряхтят и трясут головами, сговариваясь как им всё-таки заставить Сезара Флеботомо платить им иногда. Хреновая халтура, хреновая халтура… Дождь разбивается о стекло, лимонные и миртовые деревья снаружи трепещут на ветру. Над круссантами, земляничным вареньем, настоящим маслом, настоящим кофе, она гоняет его по профилю полёта относительно температуры стен и коэффициентов Нусельта, проверяет его подсчёты в уме из чисел Рейнольдса, что она выдаёт ему… уравнения движения, сброса, моментов выравнивания… методика счисления Brennschluss по IG и радио методы… уравнения, трансформации...

– Теперь рост тяги при изменении угла. Я называю высоту, ты говоришь мне угол.

– Катье, может ты будешь говорить мне угол?

Её позабавила, как-то раз, мысль о павлине, обхаживает, распускает свой хвост… она углядела это в переливающихся оттенках цвета пламени, что отрывалось от платформы, алый, оранжевый, радужно-зелёный… некоторые немцы, даже из SS, называли ракету Der Phau. «Phau Zwei». Подъём, перепрограммированный в обряд любви… к Brennschluss он завершался—чисто женское дополнение Ракеты, нулевая точка в центре цели, отдавалась. Всё прочее произойдёт следуя законам баллистики. Тут у Ракеты уже нет вариантов. Что-то распоряжается ею. Что-то за пределами встроенного.

Катье воспринимала огромную арку в безвоздушность, как явный намёк на некие похотливые желания, что движут планетой и ею, и Теми, кто использует её—перевалить через пик и вниз, с разгону, в горении, к окончательному оргазму… чего, конечно, она никак не может пересказать Слотропу.

Они сидят, выслушивая порывы ливня порой почти переходящего в мокрый снег. Зима накапливается, дышит, углубляется. Шарик рулетки тарахтит где-то в глубине другой комнаты. Она увиливает. Почему? Слотроп пытается припомнить, всегда ли только лишь так приходилось ей говорить, отстреливаясь, отшатываясь прежде, чем сможет к нему прикоснуться. Самое время начать задаваться вопросами. Он составляет анти-заговор впотьмах, налегая на ту, или другую из дверей, никогда не знаешь что выбредет наружу...

Тёмный базальт выпирает из моря. Па́ром зависла маскировочная сеть над сушей и над шатэ на ней, превращая всё это в зернисто-старинную почтовую открытку. Он прикасается к её кисти, пальцы движутся вверх по обнажённой руке, достигая…

– Хмм?

– Пойдём наверх,– грит Слотроп.

Она, возможно, заколебалась, но до того кратко, что он и не заметил:– «О чём мы только что тут говорили?»

– Про ту ракету, А4.

Она смотрит на него очень долго. Сперва ему кажется, что она вот-вот рассмеётся. Потом, похоже, она собирается заплакать. Он не понимает. «О, Слотроп. Нет. Ты меня не хочешь. Может им это нужно, но ты не хочешь. Не больше, чем А4 хочет Лондон. Однако не думаю, что кого-то интересуют другие «я»… твоё или Ракеты… нет. Не больше твоего. Если сейчас не в состоянии понять этого, то хотя бы запомни. Это всё, что я могу для тебя сделать.

Они возвращаются в её комнату снова: хуй, пизда, понедельничный дождь в окнах... Слотроп проводит остальную часть утра и первую половину дня штудируя профессоров: Шиллера о регенеративном охлаждении, Вагнера об уравнениях зажигания, Пауэра и Бека о выхлопных газах и эффективности сгорания. Слотроп проводит пару часов внизу, в баре, официанты, поймав его взгляд, лыбятся, приподымают бутылки шампанского, побалтывают их приглашающе. «Нет, merci, non...» Он старается заучить организационную структуру там у них в Пенемюнде.

Когда свет начинает стекать прочь с нависшего неба, он и Катье выходят пройтись, прогулка под конец дня вдоль эспланады. Её рука без перчатки, как лёд холодна в его руке, узкое чёрное пальто делает её выше, а её затяжные молчания истончают её до тумана… Они останавливаются, опёршись на перила, он смотрит на средизимнее море, она на слепое промозглое Казино, высящееся позади них. Бесцветные тучи скользят мимо, бесконечно, в небе.

– Мне вспомнилось, как я наткнулся на тебя. В тот день.– Он как-то не может выразиться вслух точнее, но она знает, что это про Гимлер-Шпильзааль.

Она резко обернулась: –«Мне тоже».