Круглая Радуга (ЛП)

Сейчас она для них ничто. Им нужна была Schußstelle3. Она давала им всё, но находила причины не указывать местоположение ракетной площадки Капитана, а теперь слишком много сомнений насчёт вескости бывшей причины. Да, местоположение часто менялось. И невозможно было продвинуть её ближе к источнику решений: это её, лишённое выражение лицо прислуги склонялось над их шнапсами и сигарами, над картами, в кофейных круглых отпечатках, расстеленными на низких столиках, над листами плотной бумаги со штампами лиловыми как избитая плоть. Вим и его товарищи вложили время и жизни—три Еврейские семьи отправлены на восток—хотя погоди, она же больше, чем отработала, не так ли, за эти месяцы в Шевенингене? То были дети, нервные, одинокие, что так любили говорить про лоцманов и моряков, а она передала несчётные кипы Самых Секретных шифровок через Северное море, не правда ли, номера эскадрилий, места заправки, приёмы выхода из штопора, радиусы поворота, настройка питания, радио частоты, сектора, расписание перелётов—это же всё она, нет? Чего же ещё от неё хотят? Она спрашивает это всерьёз, как будто существует фактор конвертации между информацией и жизнями. Как ни странно, но такой имеется. Записан в Инструкции, в файле Военного Департамента. Не забывайте, истинное дело Войны это купля-продажа. Убийства и насилия управляются сами собой и могут быть поручены не-профессионалам. Массовость смерти в военное время полезна во многих отношениях. Она служит как спектакль, отвлекающий от истинного течения Войны. Она служит сырьём для записи в Историю, чтобы дети могли изучать Историю как цепь насилия, битва за битвой, и лучше подготавливаться к взрослому миру. Лучше всего, что массовая смерть является стимулом для простых людей, маленьких человечков, ухватить кусок от этого Пирога, пока они ещё тут, и заглотать его. Настоящая война это празднество рынков. Органические рынки, которые профессионалы с осторожностью именуют «чёрными», возникают повсеместно. Сертификаты, стерлинги, рейхсмарки продолжают движение, неумолимые как классический балет, внутри своих антисептических мраморных палат. Но снаружи, тут внизу, среди людей, появляются более истинные валюты. Так что, Евреи подлежат обороту. Абсолютно, как и сигареты, пизда, или шоколад Хёрши. К тому же в Евреях содержится элемент вины либо шантажа в будущем, что склоняет, ессесн, в пользу профессионалов. Так что эта Катье орёт в тишину, в Северное море надежд, а Пират, кто знает её по торопливым встречам—на городских площадях обращённых к казармам, но вместе с тем такими  клаустафобными, под тёмными, пахнущими мягким деревом ступенями лестничных клеток, крутых, как приставные лестницы, на лодочном причале у замасленной набережной, рядом с кошкой, что опустила взгляд своих янтарных глаз, в блоке старых квартир и с дождём за окнами, с древний пулемётом Schwarzlose, затвор разобран и вокруг масляный насос, россыпью по пыльной комнате—который всякий раз встречал её как лицо работавшее с другими, кого он знал лучше, она оставалась по краю каждого задания, но теперь лицом к её лицу выхваченному из контекста, огромное небо заполненное морскими тучами на марше, высокими и пухлыми за её спиной, отмечает опасность в её одиночестве, догадывается, что он даже имени её не знал, до этой встречи рядом с мельницей именуемой «Ангел».

Она рассказала ему, отчего одна—более, менее—почему никогда не сможет вернуться туда, где лицо её всё ещё, нарисованное на холсте, висит среди остальных уцелевших, в доме неподалёку от Дуиндингта, видавших игру в Печь—столетия минуют, как пурпурные тучи, затемняя бесконечно малый слой лака между нею и Пиратом, прикрывая её щитом безмятежности, так нужной ей, промежутком классической отстранённости…

– Но куда вы теперь?– Руки обоих в карманах, шарфы плотно затянуты, камни покинутые водой отблескивают чёрным, как точка из сна, вот-вот обретут печатный смысл здесь на пляже, каждый фрагмент так удивительно понятен, но…

– Не знаю. Куда мне будет лучше?

– «Белое Посещение».– Предлагает Пират.

– «Белое Посещение» неплохо,– сказала она и ступила в пустоту...

– Осби, я может быть с ума сошёл?– снежная ночь, пять бомб-ракет после полудня, трясясь на кухне в этот поздний час и при свечах, Осби Фил, идиот-учёный в этом доме, настолько углублён в разборку с миндальным орехом, что данный вопрос выглядит вполне уместным, цементо-бледная девица в приседе на корточки, вялая и похоже как распсиховавшись, в тёмном углу.