Круглый год с литературой. Квартал первый

Ну вот. А теперь за литературу. За «Горячий снег» – золотая медаль имени Довженко. За сценарий к этому фильму – Госпремия РСФСР им. Братьев Васильевых. За сценарий киноэпопеи «Освобождение» – ленинская премия. Госпремия СССР за роман «Берег». Госпремия СССР за роман «Выбор».

Не слабо! А ведь всё это за то, что надоело писать правду!

* * *

По случаю сорокалетия «Литературной газеты» нам расширили штатное расписание и прибавили зарплату. Я получил высшую обозревательскую ставку, которую мне установил первый зам главного редактора Сырокомский.

Из литдрамвещания Радикомитета к нам пришла Ксения Васильева, оказавшаяся впоследствии неплохим прозаиком. Её посадили на ленинградские книги и журналы.

Остальные периферийные издания отдали Нине Александровне Подзоровой. Она уже работала в «Литгазете» (это было до меня), но уехала с мужем, которого послали работать за границу. Вернувшись, без особой надежды зашла в газету. Оказалось: есть место!

Она пришла перед самыми торжественными церемониями, которые должны были состояться в Колонном зале, где Председатель Президиума Верховного Совета СССР Подгорный прикрепит к нашему знамени орден Ленина.

Среди других её выдвинули в одного из часовых у знамени, который стоит, пока его не сменили.

С репетиций она возвращалась невероятно весёлой.

– Вот представьте, – говорила. – Чаковскому вручают знамя.

– Кто? – спрашивают.

– Ну, тот, кто там в Кремле отвечает за такие мероприятия.

– Церемониймейстер, – говорят ей.

– Да что-то в этом роде. Чаковский несёт знамя развёрнутым. Оно полуспущено. Он держит древко двумя руками. А за ним – в цепочку гуськом – первый зам, замы, ответственный секретарь, члены редколлегии.

– Ну и что? – спрашивают.

– А то, что каждый идёт, закрывая ладошками ширинку.

– А церемониймейстер?

– А он: отставить! Вы не в бане! Руки держать по бокам.

В самом Колонном зале всё прошло безукоризненно. И орден Подгорный прикрепил, и речь толкнул по бумажке.

Ну, а после банкета отправился куда-то за кулисы с редколлегией. Но, видимо, она ему наскучила, если он с большой свитой, в которой были и наши руководители, внезапно возник в комнате, где мы, члены месткома, партбюро и комсомольского бюро редакции, упаковывали знамя, к которому был прикреплён орден, грамоты и другие вещи.

– Это наш актив, – сладко улыбаясь нам, сказал Подгорному Чаковский.

– Да у вас тут цветник! – почти пропел Подгорный, оглядывая Подзорову, крупные формы которой были подчёркнуты облегающим их платьем.

Нина Александровна улыбнулась, а Сырокомский что-то прошептал Чаковскому. Я понял, что. Чаковский мало кого знал из сотрудников по фамилии, имени и отчеству.

– Это Нина Александровна Подзорова, – почтительно представил её Подгорному Чаковский.

– А меня зовут Николай Викторович, – сказал Подгорный Подзоровой.

– Я знаю, – отозвалась та.

– Всё-то вы знаете, – медовым голосом пропел Подгорный. И завздыхал: – Эх, где мои тридцать пять лет! Просто уходить от вас не хочется, – промурлыкал он Подзоровой. – Но надо.

Он пожал Подзоровой руку и исчез вместе со свитой.

Когда Подзорова впервые появилась в газете, забила тревогу недавно пришедшая вместо Лёни Миля Ксения Васильева. «Только пришла, – сокрушалась о себе Ксана, – а уже нужно подумывать о переходе куда-нибудь ещё. Потому что я хорошо знаю Подзорову. Это невероятно карьерная баба. Она всё будет сокрушать на своём пути. Вот увидишь, она сбросит Смоляницкого и сядет на его место».

И хотя Ксения Васильева и вправду ушла очень быстро, а на её место взяли из того же литдрамвещания, откуда была Ксана, Лялю Полухину, ничто, казалось бы, не предвещало, что сбудется такой прогноз.

Нашим расширенным отделом руководит Смоляницкий. И когда он заболевает, начальство просит поруководить меня: обозреватель – следующая по старшинству должность за заведующим.

Первое, что я делаю, оставшись за Смоляницкого, обхожу всех сотрудников, интересуюсь, есть ли у него сейчас работа. Отпускаю тех, у кого нет: чего бессмысленно точить лясы.

– Ох, неправильно ты себя ведёшь, – говорит мне Ляля Полухина. – Больше тебя за Смоляницкого не оставят.

– Да, ну и Бог с ним, – говорю. – Не очень рвусь!

Нина Подзорова на моё приглашение идти домой, говорит, что ей надо побыть в редакции. Поначалу она никак себя не проявляла. Ей, как я уже сказал, достались периферийные издания: заказывать на них рецензии, искать авторов на обзорные статьи о творчестве литераторов того или иного российского региона. И, казалось, она этим вполне удовлетворена. Так что я даже стал недоумевать по поводу поспешного бегства из редакции Ксаны Васильевой.

Но вот – началась подписная кампания. Нас с Подзоровой послали объездить писательские организации Тулы, Воронежа, Курска, Орла, поговорить об их нуждах (обычно после окончания подписки об этом прочно забывали), встретиться с читателями. И я увидел совсем другую Подзорову.

Она охотно садилась в президиум, легко перебивала или переспрашивала выступающего, сбивала его своими репликами и многозначительно делала пометки в блокноте, – то есть вела себя как привычное партийное начальство.