Кругом измена, трусость и обман

А. И. Гучков, наоборот, полагал, что рабочие выступления должны стать отвлекающим манёвром для тихого государственного переворота, с тем чтобы на следующее утро страна узнала бы имя нового царя, регента и главы регентского совета, то есть его, Гучкова, имя.

Генерал А. И. Спиридович писал, что Гучков, «с оздав широкое рабочее движение около Гос. думы, надеялся более легко осуществить персональный дворцовый переворот»^{213}.

Как сообщал генерал К. И. Глобачёв, группа Гучкова «все свои надежды и упования основывает на исключительной уверенности в неизбежности „в самом ближайшем будущем“ дворцового переворота, поддержанного всего-навсего лишь одной-двумя сочувствующими этому перевороту воинскими частями». Дворцовый переворот должен был передать группе А. И. Гучкова всю полноту власти^{214}.

Несмотря на имеющиеся разногласия, Гучков и Милюков «самым усердным образом» шли навстречу друг другу^{215}.

А. И. Гучков приобрёл в руководстве Рабочей группы значительное влияние, став наряду с А. И. Коноваловым фактическим её руководителем^{216}. При этом гучковцы собирались превратить Рабочую группу в руководящий орган всего рабочего класса^{217}.

А. И. Гучков и оппозиция всячески заигрывали с революционными организациями, поощряя и потворствуя их деятельности среди рабочих.

Это дало возможность генералу А. И. Спиридовичу утверждать, что «представители буржуазии помогали организации рабочих революционных кадров»^{218}. А. И. Спиридович писал о «лицемерной тактике Гучкова, Коновалова и К°», которые мечтали «не о победе над немцами, а о победе над Самодержавием. Капитал стремился к власти»^{219}.

Начиная с осени 1916 г. А. И. Гучковым и другими участниками заговора была развёрнута активная пропагандистская кампания с целью компрометации власти. Главным рупором этой кампании в Думе стал её председатель камергер М. В. Родзянко. Н. А. Маклаков в письме к Императору Николаю II определял роль Родзянко как «напыщенного и неумного» исполнителя, за которым «стоят его руководители, гг. Гучковы, кн. Львовы и другие, систематически идущие к своей цели»^{220}. Н. А. Маклаков полагал, что цель эта «ослабить силу значения святой, истинной и всегда спасательной на Руси идеи Самодержавия»^{221}.

План действий руководителей Государственной думы заключался в том, чтобы спровоцировать правительство на перерыв занятий Думы, после чего организовать беспорядки в её поддержку среди рабочих, молодёжи и даже в войсках^{222}.

Петроградское охранное отделение сообщало, что серьёзных организованных выступлений «следует ожидать только в случае роспуска Государственной думы»^{223}.

Поэтому Император Николай II считал роспуск Думы опасным шагом и полагал, что он станет не нужен после успешного наступления на фронте. Это понимали и в оппозиции. Уже после февральских событий П. Н. Милюков в письме монархисту И. В. Ревенко признавал, что оппозиция твёрдо решила «воспользоваться войною для производства переворота. Ждать больше мы не могли, ибо знали, что в конце апреля или начале мая наша армия должна была перейти в наступление, результаты коего сразу в корне прекратили бы всякие намеки на недовольство и вызвали бы в стране взрыв патриотизма и ликования»^{224}.

Эти строки П. Н. Милюкова подтверждаются словами генерала К. И. Глобачёва, который писал, что «для революционного переворота в России имелся один месяц, то есть до 1 апреля. Дальнейшее промедление срывало революцию, ибо начались бы военные успехи, а вместе с ними ускользнула бы благоприятная почва»^{225}.