Тата сбежала на первый этаж к телефону. Захотелось поделиться своим открытием с Сашей, накрыть его правдой, как стрекозу сачком, послушать – что он скажет? Начнет трусливо отказываться. А вдруг нет? Вдруг сознается? Что хуже?
Зазвонил телефон.
– Привет, – сказали в трубке. – Это Гарик.
– Какой Гарик?
– Здрасьте. Забыла.
Это был Гарик из прошлой жизни. С университетских времен.
– Чего тебе? – спросила Тата.
– У вас там никто дачу не продает? – спросил Гарик. – Я десять лет снимаю дачу. Выкидываю деньги. Мог бы уже свою купить. Короче, никто не продает?
Тата молчала. Бог послал этого Гарика. А скорее всего, не Бог, а Филипп. Спасибо, сынок.
– Продает, – отозвалась Тата.
– Кто?
– Я.
– Почем?
– Сто тысяч рублей.
– Чего? Я сам столько не стою.
– Ты, может, и не стоишь. А дача – настоящая, помещичья. И полгектара земли.
– Я подумаю, – сказал Гарик.
– И я подумаю. Дай мне твой телефон.
Тата положила трубку.
Оделась и пошла на прогулку, вместе с Филиппом.
Филипп сказал: «Правильно. Обрубай канаты и уходи в плаванье».
Филипп говорил не голосом. У него не было голосовых связок. Общение было телепатическое, как с инопланетянином.
Тата исходила здесь всю округу и хорошо знала окрестности. Ноги привели ее в церковь.
Батюшка – молодой и толстый, смотрел на Тату ясным взором. У него было удивительно спокойное лицо.
– У меня умер молодой сын, – сказала Тата. – Почему? Где был твой Бог, который это допустил?
– Надо спрашивать не «почему», а «зачем».
«Глупости, – подумала Тата. – Какая разница: почему или зачем?»
В церкви перед иконами горели тонкие свечки. Пахло воском. Было душно. Довольно пусто.
Несколько одиноких старух, которым больше не на что надеяться, кроме как на Бога. Бог нужен слабым. А сильные рассчитывают на себя.
Тата вышла на свежий воздух. Стало ясно, что без дачи она не проживет. Если она продаст, то останется без свежего воздуха и без родового гнезда. А если оставит все как есть – надо будет делиться с Лежанкиной. При разводе Саша оттянет половину. А если развода не будет – придется жить во вранье и грязи. Самое отвратительное то, что Саша привел Лежанкину на их брачное ложе. Они прелюбодействовали не в гараже, не в парадном на подоконнике, а прямо в ее постели, на ее простынях. И как давно это продолжается?
Тата остановилась. Ее буквально ошпарило. Всегда. Все эти десять лет, которые Филипп болел и сражался за жизнь.
Тата вспомнила мажущие взгляды, которыми Саша обменивался с Лежанкиной еще на заре туманной юности, когда они собирались за праздничным столом. И эти пироги – не что иное, как подкармливание и приманка.
Решение найдено: она продаст дачу, но не полностью. Оставит себе одну комнату. Ей хватит. Таким образом она отсечет сладкую парочку и сохранит себе частичку родового гнезда.
Вечером позвонил Гарик:
– Я хочу с тобой поторговаться. Моя цена – семьдесят тысяч, тридцать процентов скидки. Тебе же приятно продать знакомым, а не кому попало. На даче будут жить порядочные люди, а не спекулянты, барыги поганые.
– Я готова продать за семьдесят тысяч при условии, что ты оставишь мне одну комнату на первом этаже.
– Я согласен, – с готовностью отозвался Гарик.
– Значит, договорились…
Тата ничего не сказала мужу. Да и некому говорить. Он уехал на какие-то сборы, то ли спортивные, то ли военные. Тата не поняла. Подозревала, что ни то ни другое. А третье. Сборы с Лежанкиной на ее территории. Или на нейтральной. Тате было все равно. Муж исчез из ее жизни, и где он пребывал физически – не имело значения.
В выходные Тата поехала к матери.
Мама Таня постарела телом, но не умом.
– Меня Сашка предал, – сказала Тата. – Что делать?
– Жить, – ответила мама.
– Как?
– Утром встала, помылась, позавтракала и пошла на работу.
– Как?
– Ногами. Левой, правой…
– Без мужа. Без сына.
– Да. Это будет другая жизнь. Но это – жизнь.
Мать говорила медленно и тускло.
– Ты не заболела? – спросила Тата. – Ты плохо выглядишь.
– Очень тяжело переживать зрелые страдания своего ребенка, – поделилась мать. – Я привыкла видеть тебя счастливой. И вдруг все так перевернулось вверх ногами.
– Вот это и будет моя жизнь: вверх ногами.
Тата сидела в пустой городской квартире. Ее неудержимо тянуло на дачу.
Конец апреля. Деревья и кусты просыпаются. Дом, пахнущий деревом. На стенах фотографии молодой бабушки, молодой мамы Тани, маленького Филечки, прогулки, лай собак…
Тата собралась и поехала. Не хотелось видеть Гарика в своем доме, но придется мириться с новой реальностью.
Тата вошла на участок. Клейкие листочки пробивались на ветках тополя. Сад стоял в дымке.
Навстречу вышел Гарик с женой, толстой блондинкой. На их лицах застыл немой вопрос.
– Ты ко мне? – спросил Гарик.
– Я к себе, – ответила Тата.
– Здрасьте, Марья Иванна, – отозвалась жена.
– Я не Марья Ивановна, я – Тата. Мы же с вами договаривались…
– О чем?
– О том, что вы оставляете за мной комнату на первом этаже. Разве не так?
– Мы купили дачу, а не коммуналку, – сказала жена. – Мы хотим владеть домом единолично, а не коллективно.
Тата растерянно посмотрела на Гарика, но он развел руками. Дескать, я не решаю.
– У вас есть документы? – спросила жена.