Кругом одни принцессы

В темнице меня засунули в колодки и стали требовать, чтоб я сказала, куда подевала золото, полученное в виде выкупа. Этого я им, конечно, сказать не могла, и все дивились моей злокозненности, и били меня по ребрам. По прошествии некоторого времени, отчаявшись, приговорили меня к виселице с последующим побиванием камнями. И отвели меня на окраину города, и вздернули на виселицу…

Почему жива? Для тупых объясняю. Побивать камнями нужно живого человека, иначе какое ж удовольствие? Виселица в данном случае была аналогом нашего позорного столба. Ременную петлю продевали подмышки. Так я должна была провисеть день и ночь, а процедура побивания камнями назначена была на следующее утро.

К ночи любопытствующие разошлись, а я осталась висеть… Что, помощь вовремя подоспела?

Вот что — зарубите себе как ежедневную молитву: помощь никогда не приходит вовремя. Помощь вообще никогда не приходит.

Итак, настала ночь. И рядом со мной остался лишь стражник у подножия виселицы. И я начала громко сетовать и просить прощения у неба за то, что пожадничала и не рассказала, когда спрашивали, где спрятаны награбленные мной сокровища, а ведь это совсем недалеко отсюда…

Совершенно верно. Уловка старше, чем дедушка Мафусаила. Но она сработала. Я сказала стражнику, что клад спрятан на кладбище (виселица стояла как раз супротив оного), а где — могу найти только я. Он снял меня, связал руки за спиной и повел, держа нож приставленным к моему горлу.

Жадность стражника сгубила. Он не учел, что руки в таком положении заняты и у него тоже. Как только мы зашли на поле скорби, я ударила его головой в подбородок, да так, что он вырубился. Нож выпал, я высвободила руки и перерезала стражнику глотку. Понимаю, что он не виноват, да и вообще фигура условная, но до султана с шахзаде в тот момент я дотянуться не могла. Затем я прихватила его оружие, сумку и флягу. На том силы мои и кончились. Я доползла до какой-то гробницы, забралась туда и потеряла сознание.

Не знаю, сколько дней я не выбиралась оттуда. Отлеживалась, залечивала раны, ожоги и сломанные ребра. К счастью, в сумке нашлась какая-то жратва. Меня, разумеется, искали, но их нелюбовь к собакам сослужила мне хорошую службу. Иначе бы меня непременно обнаружили. А так — пришлось сочинить байку, будто ведьму утащили джинны и разорвали на тысячу кусков.

Но пребывание в подполье не могло длиться вечно. Однажды я очнулась от топота, треска и хоровых воплей: «Наше вино — кровь врагов, наш кебаб — печень врагов!» Оказалось, на султанат напал соседний халифат. Разумней всего в данной ситуации было не высовываться. Было у меня предчувствие, что воины халифата победят. Так и случилось, да благословит их пророк! И я сидела, наблюдая в отдалении зарево над городом, как аккурат над моей гробницей раздались голоса, и слышалось в них нечто знакомое.

— Отдай, о гнусный, о сын собаки!

— Сам сын собаки и пес смердящий!

— Я повелитель этой страны, ковер принадлежал моим предкам и мой по праву!

— Ты повелитель кладбищенских червей! А я еще слишком молод, чтобы умирать!

Я выглянула наружу. Так и есть. Султан и шахзаде, запыхавшись от поспешного бега, вырывали друг у друга нечто, напоминающее свернутый в трубку коврик.

— Отдай! Потом я пришлю тебе ковер с верными людьми!

— О безбожник! Как будто тебе неизвестно, что ковер этот одноразового использования!

И, прежде чем я успела что-то предпринять, они одновременно выхватили из-за кушаков кинжалы и вонзили друг другу в животы. И пали замертво. А ковер достался мне. Это, по меньшей мере, справедливо, не правда ли? Я взгромоздилась на самолет, скомандовала: «Как можно дальше», и покинула султанат.

Что стало с бедной толстухой, не знаю. Надеюсь, попала в какой-нибудь хороший гарем. Учтите, я вообще не против гаремов. Гарем сам по себе не так уж плох, и всяко лучше зиндана.

Ковер в самом деле оказался одноразовый. После приземления он незамедлительно расползся на волокна. Я об этом не жалела. Удовольствие от полета было ниже среднего. Холод собачий, ветер пробирает до костей, а болтанка! У меня желудок наизнанку вывернулся и в узел связался. Так что запомните — ковром-самолетом пользуются только при крайней необходимости. А я с тех пор летать ненавижу хуже горькой редьки.

Я приземлилась по соседству с каким-то городом. Это неплохо — в городе легче добыть пропитание. Но добрые люди шарахались от меня с криками ужаса. Их можно понять — вся в шрамах, от одежды одни лохмотья, за поясом — ятаган. И я направилась искать заведение с дурной славой. Лишь в таком меня могли обеспечить кредитом.

Трактир назывался «У дуры», из-за того что его хозяйка любила по всякому поводу приговаривать: «Дура я, дура». Собирались там нищие, бродяги и воры. Ко мне в этом достойном заведении отнеслись с уважением, и я решила перекантоваться здесь некоторое время, пока не осмотрюсь.