Фея снова взмахнула палочкой, но что за этим последовало, я не увидела, поскольку в ухо мне прокричали с характерным дефектом речи:
— Не спи, замерзнесь!
— Какой «замерзнешь», лето же, — пробурчала я, но глаза, до того закрытые, всё же разлепила.
И тут же застучала зубами от холода.
Вопреки показаниям календарей, мох, трава, стволы деревьев — всё было покрыто толстым слоем изморози. Мрак, чья грива побелела от инея, дрожал крупной дрожью. С деревьев падали, словно переспелые яблоки, замерзшие птицы. Только Бедный Генрих, трясший меня за плечо, не выказывал явных признаков озноба и обморожения.
Равно как стоявшее передо мной существо неопределенного пола и возраста. Мешали определению сосульки, коими существо заросло, как еж — иглами. Свисали сосульки и с мощного посоха, служившего существу опорой.
— Это Мразь, — свистящим шепотом просуфлировал Бедный Генрих. — Не понимаю, чего она на охоту вышла — не сезон…
Не обращая внимания на подсказку вампира, Мразь обратилась ко мне:
— Тепло ли тебе?
— С-с-с-час будет тепло, — у меня зуб на зуб не попадал, окоченевшие руки тряслись, но всё же я сумела вытащить из кошеля огниво, а также запрятанную заначку, вывезенную с Ближнедальнего Востока — платок, пропитанный нафтой. Намотала платок на валявшийся под ногами сук, выкресала огонь, и через миг в моих руках пылал факел.
Мразь шарахнулась в сторону, Бедный Генрих — в другую
— Хворост подбрасывай! — крикнула я ему.
— Боюсь! — истерически взвизгнул он.
Верно — вамиры ведь не переносят открытого огня. Это один из радикальных способов борьбы с ними. Что ж, придется справляться самой. Не выпуская факела, я подпихнула в кучу сухие ветки, палые листья и подожгла.
— Ты что, спятила? — вопросила Мразь. — Летом, в лесу, костер… пожар же будет.
— Ничего, в случае чего — подморозишь, — я с удовольствием грелась у огня.
— Ничего не понимаю, — Мразь отодвинулась еще дальше. — Ты падчерица?
— В некотором роде. — Отец мой и мачеха давно умерли, но падчерицей побывать я успела.
— Что ж ты отвечаешь неадекватно?
— Зато я действую адекватно!
Бормоча проклятия и размахивая посохом, Мразь поспешно удалилась во тьму леса. С сосулек на одежде и посохе капала вода.
С исчезновением Мрази снова вернулось лето, иней начал таять, отдельные замерзшие твари — отмерзать.
— Что ж ты меня подвел? — укоризненно сказала я Мраку. — А еще предполагается, что нечисть чуешь…
Конь понурил голову.
— А ты, Генрих, большую часть гонорара, почитай, отработал.
— Костерок-то притуши! — жалобно попросил вампир, продолжавший отираться в стороне.
— Погоди, только подогрею себе что-нибудь. Кстати, когда будешь питаться, какую-нибудь птичку, если не жалко, оставь для меня.
Пока Бедный Генрих шарил вокруг поляны в поисках пропитания, я сообразила, кем была наша нынешняя гостья, о чем я сообщила вернувшемуся вампиру.
— Когда ты ее назвал, я не поняла, потому что в Гонории и Токай-Гуляше ее называют госпожей Метелицей. Мужчин она убивает морозом на месте, а женщин уволакивает в свое логово. Причем предпочитает падчериц.
— Почему?
— Не знаю. Извращенка, наверное. Но ты прав, летом она не охотится. Наверное, близость храма сказывается.
Подкрепившись, я затоптала костер, и мы опять двинулись в указанном Бедным Генрихом направлении. Однако встреча с Мразью была лишь первой в цепи происшествий этой ночи. Вероятно, в порядке компенсации за предыдущую, чересчур спокойную.
Из зарослей орешника раздалось злобное рычание.
— О! Зверюшка! Это по твоей части, Генрих. — Но вампир уже спрятался за круп Мрака.
— Не по моей. Это не простой зверь, это чудовище, я сювствую.
— Хорошо. Сейчас разберемся.
Я спешилась, вытащила меч и прошла несколько шагов. Из кустов высунулась острая морда.
— Какое чудовище? Это собака. — Я убрала меч и вернулась к сумке за сухарями. — Иди сюда, хороший…
— Какая собака! Это баргест — пес-демон! Ты что, сама не видишь?
Пес окончательно выдвинулся из орешника. Он был абсолютно черный, с горящими глазами-плошками и длинными заостренными рогами.
— Ну, вижу. Собака и есть. Подумаешь, рога… Может, у него кальция в организме переизбыток?
— Сейчас он тебя этими рогами ка-ак проткнет… а потом меня…
Я протянула баргесту сухарь, и он жадно схватил его.
— Прости, песик, мясного в запасе нету — не добыли еще… хотя, может, там на поляне валяются, не до конца отмороженные…
— Ты чего несешь? — от возмущения Генрих даже забыл присвистывать. — Баргест — это воплощение зла.
Демонический пес завилял хвостом и потрусил в указанном ему направлении.
— Озлишься тут, когда никто куска хлеба не предложит. Вот ты, например, тоже не ангелом считаешься. А отчего? С голодухи.
Бедный Генрих вынужден был согласиться, и пробормотав: «намек понял», занялся охотой, ибо обещанную птичку с места столкновения с Мразью он не принес. А принес он кролика. Я привесила тушку к седлу, и мы продолжили путь, надеясь пройти как можно большее расстояние, пока лес не станет непроходимым.
Не тут-то было.
Едва мы выбрались из-под сводов деревьев на прогалину, где по мшистому ложу бежал глубокий ручей, как уши у меня заложило от пронзительного воя.