Кругосветное путешествие юного парижанина

Фрике, повесив нос, в разорванной на груди одежде, шел впереди, за ним Андре, поддерживающий едва оправившегося от контузии доктора. Четвертым был один из матросов «Эклера» — могучий детина со сверкавшими глазами, — с таким наслаждением свертывавший сохранившуюся цигарку, что казалось, будто его абсолютно не волнует случившееся.

Дикари времени даром не теряли, в одно мгновение выловленные из океана трупы расчленили каменными топорами и ножами, нанизали куски на ветви эвкалипта, араукарии[396] и каучуковых деревьев. Расчлененные останки затрещали, поджариваясь, испуская снопы искр.

Четырех пленников усадили вокруг костра (похоже, их собирались сберечь впрок, на случай голода). Приготовление столь чудовищной еды вызывало у французов чувство омерзения.

— Ну вот, — произнес наконец Фрике, — стоит только попасть в кораблекрушение — и сразу рискуешь быть съеденным. Боже, как это глупо!

Андре принялся успокаивать паренька, хотя внутренне был с ним согласен…

— Ну, морской волк, побольше смелости. Не верю, что нашей могилой станут желудки бравых подданных ее всемилостивейшего величества королевы Виктории[397]. Австралийцам, не более чем туземцам племени осиеба, удастся попробовать нашего мяса. Таково мое предчувствие. А вы как думаете, доктор?

— Я думаю, что хорошо было бы поспать часок.

— За чем же дело стало, мой друг? Отдохните на травке тихо и мирно. А я хочу, несмотря на отвращение, поглядеть, как эти животные будут есть.

Солнце только на короткое время прорвалось через плотную пелену туч, потом опять исчезло. Задул резкий ветер, глухо прогремел гром, ревущие волны с шумом разбивались о коралловые скалы.

Где-то далеко ухнула сигнальная пушка. Не «Эклер» ли подал сигнал? А может, еще какое-то судно было подхвачено ураганом и гибло неподалеку от берега? Нашим друзьям некогда было ни разузнать об этом, ни обменяться мнениями.

А туземцы, не обращая внимания на непогоду, думали только о предстоящем пиршестве. Жаркое вскоре поспело. Гарнир к нему, состоявший из овоща, окрещенного натуралистами значащим именем Solanum anthropophagorum[398], дымился на перламутровых раковинах, расставленных предусмотрительными дикарями у костров для сбора мясного сока.

Стол накрыт, пора начинать пир. Один из приглашенных к обеду, с перьями в волосах и браслетом из змеиных зубов, начал читать какое-то заклинание, без сомнения, благословлявшее столь фантастическое пиршество.

— Именем закона!.. Остановитесь!..

Громкий повелительный возглас на прекрасном французском остановил на полуслове первый же стих песнопения.

Эффект был феерический. Белые остолбенели.

Потрясенные чернокожие вскочили и схватились за оружие.

— Остановитесь!.. — вновь прозвучал тот же голос. — Повторяю!.. Слушайте и повинуйтесь! Дикари!.. В противном случае составлю протокол!

Чернокожие тотчас же опустили копья с костяными наконечниками, тяжелые деревянные дубинки, палицы из железного дерева, бумеранги. Такого спектакля наверняка никогда не видели туземцы, разбросанные от полуострова Йорка до Сиднея и от Мельбурна до реки Суон[399].

Разноцветные попугайчики вовсю болтали, сидя, как на насесте, на серебристых листьях деревьев.

— Жандармы!.. — воскликнул Фрике.

На самом деле это были не жандармы, а всего лишь один французский жандарм в парадной форме. У этого малого на голове росло всего три волоска. Был он широкоплеч, высок ростом, худощав, костист и кряжист, точно ствол вяза, нос сизый, как слива, усы закручены кверху, бородка в форме запятой, грудь украшена звездой за храбрость. Уголки походной шляпы находились в строго горизонтальном положении, кожаное снаряжение блестело, как расплавленное золото, слегка намокшие сапоги выглядели словно отлакированное черное дерево, а ножны сабли сверкали не хуже серебряного лука бога Аполлона.

Появление соотечественника пришлось весьма кстати. Несколькими ударами сапога он живо раскидал вертела, уголья и жаркое.

— Как не стыдно, дикари, — продолжал незнакомец сердитым и раздраженным голосом, — как вам не стыдно есть себе подобных? Не сметь!

Произнеся это, жандарм принял воинственную позу: окинул взглядом все вокруг, свел пятки вместе, развел носки врозь, чуть-чуть согнул колени и выпятил грудь, как во время смотра, наконец остановил взгляд на гримасничавших пленниках.

Оправившиеся от первоначального шока и взбешенные разгромом пира, когда лакомое блюдо оказалось на земле, туземцы выставили оружие и, вдохновленные австралийской Терпсихорой[400], принялись выделывать фантастические па.

На их торсах, руках и лицах были изображены белой краской кости человеческого скелета; эти произведения высокой моды являлись парадной формой, церемониальным нарядом для каннибальских трапез. У многих, в дополнение к этому, были абсолютно потрясающие татуировки. Одни изобразили у себя на щеках лакричного цвета[401] минеральными красками любимых английскими матросами рыжих блондинок, копируя то, что подглядели на морских базах.