Кругосветное путешествие короля Соболя

Башле пересек всю библиотеку, невольно клацая по плиточному полу деревянными подошвами своих дешевых башмаков. Потом открыл высокую дубовую дверь с резными узорами из листьев и исчез в сопровождении двух стражников. Чуть позже звук подков и железных колес засвидетельствовал о том, что его увезли. Только тогда отец встал и тоже вышел. Я остался один в библиотеке и тихо плакал до наступления ночи.

IV

Я выждал десять дней, ничем не выдавая своих намерений. Я даже постарался казаться веселым и исполненным рвения, когда занимался физическими упражнениями. Затем я испросил аудиенции у графа.

– Отец, – заявил я ему, – мое образование завершено. Я езжу верхом настолько хорошо, насколько это возможно. Благодаря вашим урокам я умею стрелять из любого оружия, сражаться и командовать взводом. Теперь мне не хватает только практики. Я хотел бы вступить в императорскую армию.

Отец искоса внимательно рассматривал меня. Казалось, он чует какой-то подвох, связанный с делом Башле. Но я глядел так прямо, напустив на себя такой простодушный вид, что он не нашел, в чем меня заподозрить. Пробурчал, что согласен, и отправил меня восвояси.

Полагаю, гордость за то, что я прославлю семью на службе императору, смешалась в нем с облегчением от того, что он может наконец от меня избавиться. Я не стал дожидаться, пока он передумает, и назавтра же пустился в дорогу. В предыдущие дни я успел подготовиться к срочному отъезду. По правде говоря, после изгнания Башле ничто и никто меня здесь не удерживал. Для меня важно было одно: я хотел забрать с собой его книги.

Отказавшись возвращать их моему наставнику, отец приказал старому слуге сжечь их. Этот человек ко мне не благоволил. Он бы подчинился, если бы я отдал приказ, но тут же донес бы графу. Я колебался между идеей довериться ему, как, без сомнения, поступил бы Башле, и прямо противоположной, которая была ближе к отцовскому образу действий: подкупить его, сопроводив взятку суровой угрозой. К большому моему сожалению, второе решение показалось мне более надежным. И привело к полному успеху. Я был счастлив убрать в свой багаж полдюжины ин-октаво[18] без обложек, сотни строчек из которых я знал наизусть. Этот случай помог мне осознать, что я прощался с детством, будучи существом двуликим: одно выражало братскую любовь, которую я перенял у своего учителя, ту силу чувства, которая, если следовать его наставлениям, всегда должна определять моральный выбор, а другое отражало жестокость, мощь, ярость – неотторжимое наследие отца, которое никакая философия никогда не сможет искоренить. Дальнейшая моя жизнь доказала, что этот двойной груз всегда будет давить мне на плечи, независимо от моего стремления к одной только кротости.

Отец вручил мне письмо, подтверждающее мое происхождение и прохождение воинской подготовки. Он позволил взять с собой парадный костюм, один из тех, которыми я пользовался на особо важных учениях, а также мое оружие. Оно состояло из двух пистолетов и сабли, принадлежавшей моему предку и сразившей множество турок. Чтобы никто не вздумал предположить, будто мой отъезд как-то связан с изгнанием Башле или же вызван моей враждебностью к отцу, он организовал прощальную церемонию перед лицом своего маленького войска, выстроившегося в почетную шеренгу от ворот замка до первой деревушки в наших обширных владениях.

В полдень я уже был вне поля зрения дозорных на стенах нашего замка и гораздо дальше, чем когда-либо отваживался забираться. Потом я покинул наши земли и вступил в неизведанные края. Темные тучи звали меня к себе, на север, за горизонт. С тяжелым сердцем, легкой тошнотой в утробе и безумной надеждой в голове я улыбался всем встреченным вилланам, приподнимая треуголку. Мне было четырнадцать лет.

* * *

Следующие десять лет были целиком посвящены войне. Я не без труда отыскал полк, спрашивая на всех постоялых дворах, знает ли кто, где находятся армейские части. Надо мной смеялись. К счастью, в конце концов я попал в полк кирасиров. Командовавший им полковник был дальним родственником отца, рекомендательное письмо много для него значило. Я стал лейтенантом и получил в свое распоряжение полдюжины плохо обутых бедняг. Мне хватило ума не применять к ним отцовских методов. Этими методами я не добился бы ничего. Скорее я вел себя с ними так, как учил Башле, когда мы посещали деревни: выяснил их имена, возраст, семейное положение. Интересовался, как здоровье жен и как растут дети. Они любили меня, и это делало жизнь более радостной в промежутках между сражениями.