Кругосветное путешествие короля Соболя

И напротив, если сила была поставлена на службу идеалу – как это имело место в Праге, – если она стремилась побороть зло и заменить его если не на добро, то, по крайней мере, на что-то лучшее, тогда оружие становилось инструментом цивилизации. Свобода и была для меня таким идеалом, во всяком случае в борьбе с тиранией. Такая битва предполагала применение силы. Как выразился Жан-Жак Руссо в одной своей фразе, смысл которой долгое время был мне неясен и до сих пор вызывает сомнения: «Следует принуждать людей быть свободными». Присоединясь к Барской конфедерации и борясь с российской тиранией, я чувствовал себя вправе применять силу и даже убивать.

В таком умонастроении я и отправился в Краков, где конфедераты подняли мятеж. Я прибыл туда как раз в тот день, когда русские пошли на приступ. Меня возвели в чин генерал-полковника и поставили во главе всей кавалерии. Я отправился принимать командование полком из шестисот человек в соседний гарнизон и с боями провел его в осаждаемый город. Подробности той войны не стоят того, чтобы сейчас о них рассказывать. Замечу только, что сражался я с легким сердцем и мои соратники, как и мои противники, оказали мне честь, признав меня храбрым человеком. Я вел за собой людей, используя те же методы, подсказанные Башле, которые уже опробовал на службе в Австрии. На этот раз я мог предложить им кое-что получше, чем просто братскую отзывчивость. Равенство между нами имело смысл, хоть я и был их командиром и они охотно это принимали. Главное, что нас объединяло, – борьба за свободу и ненависть к тирании. Я читал им длинные пассажи из Вольтера, которые по ночам переводил на польский. Их восхищали его идеи, они придавали бойцам моральные силы, чтобы сражаться осознанно, а не как животные.

Опасность была повсюду и не всегда там, где ее следовало ждать. Если отношения с мужчинами складывались все лучше и лучше, то с женщинами приходилось быть настороже. Перед ними я все еще был безоружен и постоянно рисковал угодить к одной из них в плен – еще до того, как оказался в плену у русских.

Следует признать, что все мое предшествующее образование закалило меня и помогло выработать необходимую ловкость, но оставалась область, в которой мне еще предстояло многому научиться: любовь.

Мои отношения с женщинами в замке сводились к отдаленному обожанию, которое я питал к матери, презрительному равнодушию, которое выказывали мне сестры, и к пугливой и опасной послушности служанок. Башле, чья жизнь протекала в одиночестве и явном воздержании, не мог послужить мне тут примером. Он много рассказывал о любовных историях Дидро, о благородных покровительницах Жан-Жака. Но казалось, он говорил скорее о музах, чем о существах из плоти. В отрочестве бурление крови заставляло меня с особым волнением поглядывать на крестьянок, которых мы встречали во время наших вылазок. Но под строгим надзором Башле не могло быть и речи ни о каких заигрываниях. Кстати, отец этого не спустил бы, хотя, как я узнал позже, сам иногда отлучался ради удовлетворения своих потребностей, навещая для того и предназначенный дом, стоящий на отшибе в самом отдаленном из наших городков.

В результате я употреблял все свои силы на военные игрища и находил в этом определенный покой, ибо другого еще не ведал. Доблестный полковник, уважаемый в войсках, и в то же время сущий младенец в вопросах пола, я не мог не стать объектом вожделения многих женщин. Некоторые из них молча ждали пригласительного жеста с моей стороны. И ждут до сих пор. Другие, склонные к наступательным действиям, устраивали мне ловушки. Я ускользал из них именно благодаря своей наивности, которая не позволяла мне ничего замечать. И все же однажды я чуть было не попался.

Как-то зимой я заболел, простудив легкие. Мелкий сельский дворянин, живущий неподалеку от расположения полка, взял меня к себе в дом. Он проявил ко мне внимание и заботу и даже послал ухаживать за мной младшую из дочерей. Лихорадка, сон, которого мне так не хватало и который сморил меня в теплой постели, крайняя слабость, сопутствующая болезни, – все то, что было мне до той поры неведомо, ввело меня в забытье. Мне снились кошмары. Я был на корабле в Балтийском море, ледяная вода поднималась все выше, готовясь меня поглотить. Я стучал зубами в мокрых от пота простынях. Вцеплялся в руку моей спасительной сиделки. Она трогала мой лоб, подносила к губам чашку с прохладной водой. Однажды в ранний предутренний час мне показалось, что она лежит рядом со мной в кровати. Потом я опять забылся, а когда проснулся, ее уже не было.