Но на батарее они оба старались сдерживаться, понимая, что неумолимая фронтовая действительность диктует свои суровые условия. В том числе – и в личной жизни.
Относительно спокойная оперативная обстановка на фронте была затишьем перед бурей. Но беда, как водится, пришла, откуда не ждали. В один из дней на стол комбата лег рапорт. «
Перед ним стоял секретарь партбюро батареи политрук Будякин. Невысокого роста, коренастый, коротко стриженный. Борода и усы, а также несколько вытянутая книзу челюсть придавали ответственному политработнику неуловимое сходство с козлом. Впечатление усиливали маленькие глазки с нехорошим прищуром – вроде бы веселым, но с какой-то гнильцой, что ли…
– Прошу принять рапорт к исполнению, товарищ комбат.
– На каком основании, товарищ политрук? – холодно осведомился Алексей.
– На том основании, что это разлагает моральную атмосферу на батарее. Женский коллектив ведет себя недопустимо, отвлекает матросов от несения службы, отпускает недвусмысленные и фривольные шуточки.
Алексей задумался. Послать не в меру ретивого политработника по известному матросскому адресу – «к едреной матери на легком катере и в ж…у весло, чтоб легче несло»?! Но тогда проблема неизбежно усугубится – Алексей знал таких типов: жалобщик, пройдоха и «блюститель чужой морали». Как правило, служака из не самых удачливых, сначала пытается расположить людей к себе, но в силу природного скудоумия тут же начинает пакостить собственным товарищам. А когда нарывается на вполне закономерный и жесткий ответ, затаивает злобу и начинает гадить уже всерьез.
– Хорошо, я рассмотрю рапорт в порядке очередности.
– Прошу не откладывать решения по этому вопросу, – напористо продолжал Будякин.
– Вы свободны, товарищ политрук! – добавил металла в голос командир бронебашенной батареи. «Вот же остолоп упертый!» – раздраженно подумал он.
Михаил Будякин покинул каюту командира, но неприятный осадок остался. «Ладно, хрен с ним – разберусь», – махнул рукой Алексей. Нужно было проверить боеготовность батареи: по всему видать, скоро затишье на фронте сменится серьезными боевыми действиями. А 35-я береговая батарея вместе с «Тридцаткой» Георгия Александера оставалась «становым хребтом» обороны Севастополя. На какое-то время Алексей, поглощенный более важными и насущными проблемами вверенной ему бронебашенной батареи, забыл о назойливом политруководителе.
Но он напомнил о себе снова, причем самым неприятным образом.
В каюту Алексея постучался комиссар батареи Виктор Иванов.
– Разрешите, товарищ комбат?..
– Да, Виктор Ефимович, проходите, присаживайтесь. – Алексей потер красные, опухшие от недосыпания глаза. В очередной раз гитлеровцы атаковали наши позиции в районе Мекензиевых гор – пришлось оказать огневую поддержку защитникам Севастополя всеми четырьмя орудиями в обеих башнях. Алексей почти сутки провел на Центральном посту, командуя артогнем и проводя расчеты стрельбы. – Сейчас позову ординарца, чтобы принес крепкий чай и бутерброды.
– Спасибо, не откажусь. – Старший политрук Иванов был неизменно вежлив.
– С чем пожаловали, Виктор Ефимович?
Комиссар батареи молча выложил на стол перед командиром батареи рапорт. Алексей вчитался, и строчки мелкого бисерного почерка запрыгали у него перед глазами. Он опомнился, сжимая шероховатую рукоятку «нагана», кобура на поясе была расстегнута. Тугой курок револьвера – взведен.
«