– Аркадий! Домой! – Людмила поволокла Барашкова к двери. – У нас из-за этой собаки в квартире конь еще не валялся! Ни салата, ни горячего. Ладно, дочка к друзьям уйдет, а то просто стыд и позор!
– Да посидите еще! – жалобно попросила Тина.
– Нет, правда, не можем, – извиняясь, улыбнулся Аркадий. – На самом деле, уже черт знает сколько времени.
И Тина опять посмотрела как бы со стороны на эту суетящуюся и одевающуюся в коридоре пару и подумала, уже не в первый раз, что не хотела бы сейчас идти домой с Барашковым вместо Людмилы. Ей нужен был другой человек. «Наверное, он сейчас дома. С Юлией», – подумала она про Азарцева.
– Ну, Тина, пока! – Людмила, одевшись, выглянула из коридора в комнату. – Смотри! Смотри! – Она внезапно захохотала и потащила Барашкова за рукав. Сенбернар по-прежнему сидел на том же самом месте у входа в комнату, не продвинувшись вперед ни на сантиметр. Но поза! Его поза! Он уже не сидел с печально опущенной головой, а, вопросительно поднимая брови, поглядывал то на Тину, то на Людмилу с Аркадием. И самое главное, он незаметно для людей повернулся к двери спиной! Он будто хотел сказать– нет, вы как хотите, а я отсюда больше никуда не хочу идти. Мне кажется, меня здесь уже оставили.
– Да оставайся, Сеня, оставайся! – Тина в первый раз осторожно погладила его по спине. Барашков с женой на цыпочках, чтобы не привлекать внимание собаки, вышли из квартиры и с облегчением закрыли за собой дверь.
– Сеня, ты Сеня. Бедолага, такой же, как я. Может, мы с тобой – родственные души?! – уже безбоязненно гладила его Тина. – А может, надо было назвать тебя Чарли? Нет, это было бы предательством. – Она подошла к полке, где стояла клеточка с мистером Ризкиным. Взяла ее, осторожно показала сенбернару. – Это твой друг. Не трогай его.
Собака подняла морду, словно хотела сказать: «Подумаешь, чем удивили! Пахнет мышью. Ничего особенного. Не буду я его трогать!»
– Ну и хорошо. – Тина убрала клеточку с мышонком на место.
Дэвид в новой ситуации освоился быстрее всех и вскоре уже заботливо чистил задние лапки.
– Ты, я вижу, чистюля! – сказала ему Тина и ушла в кухню разбирать собачьи продукты. Стрелки часов медленно подвигались к наступлению последнего часа уходящего года. Вдруг Сеня шумно вздохнул с придыханием, медленно вошел в комнату и огляделся. Коврик возле Тининой кровати его вполне устроил. Он осторожно лег на него, повернулся на бок и вытянулся поудобнее.
В новом фешенебельном доме собирались гости.
– О! У нас только все свои! – говорила по телефону, расхаживая по квартире в нарядном платье, хозяйка дома с голубыми волосами. – Обе дочки с мужьями, обе внучки с куклами. Пока без мужей! – лучезарно смеялась она, с удовольствием глядя на себя в зеркало. Гладкая, нежная кожа, практически без морщин, была покрыта ровным загаром, двойной подбородок бесследно исчез, шея высилась из выреза платья дорической колонной. «Надо выкрасить волосы в золотистый цвет, – подумала дама. – Пора отказываться от седины!»
Приехавшая с опозданием старшая дочь, не видевшая мать больше месяца, не могла скрыть удивления.
– Мама, ты выглядишь лучше меня!
– И меня! – подхватила вышедшая из комнаты младшая.
– И меня! – пробасил муж, который с трудом узнавал жену в этой женщине с совершенно неприлично молодым лицом. – Все думают, что я разошелся и вновь женился на молоденькой девушке!
Конечно, он льстил жене, но ей все равно было очень приятно.
– Мама, ты должна дать нам телефон своего доктора, – сказала старшая дочь.
– Знаете, девочки, – вздохнув, ответила им мать, – я, конечно, рада, что смогла пройти через это, и мне нравится мое теперешнее лицо, но все-таки у меня появилось ощущение, на уровне подсознания, – дама кокетливо ткнула пальцем в прическу, определяя, где именно оно у нее находится, – что в Швейцарии мне сделали бы операцию лучше! Поэтому все-таки надавите на своих мужей и поезжайте туда! Там спокойнее и приятнее!
Сорокалетние девочки дружно переглянулись, каждая прикинула свои возможности, и они втроем гуськом отправились делать последние приготовления к общему празднику.
Ника Романова в этот же час, пританцовывая, расчесывала перед зеркалом свои роскошные темные волосы. Вот был сделан последний мазок помадой, и она закричала:
– Мам! Я готова! Сейчас ухожу!
Нонна Петровна спешила из кухни с большим пирогом, только что вынутым из духовки.
– Поешь перед дискотекой, а то закатишься на всю ночь!
– Да там будет шведский стол!
Но пирог пах так заманчиво, что Ника все-таки отколупнула корочку.
– Вкусно как, мамочка! – с набитым ртом проговорила она.
– С наступающим, дочка! – Мать притянула Нику к себе.
– Все-все, хватит! Помаду размажу. – Ника сунула руку в карман за носовым платком, но вытянула оттуда какой-то вчетверо сложенный листок. Удивилась, что он там лежит, быстро пробежала его глазами, нахмурилась.
– Что это у тебя?
– Да ну, ерунда всякая! Пустяки! – Дочка потупила глаза.
– Письмо от Сереги?
– Нет, мама, нет. Да он давно мне уже не писал. Я опаздываю, мама! – Ника сделала попытку бежать. Но недаром Нонна Петровна фигурой походила на бульдозер.