Круговорот

Анна была сестрой моего отца. Она была замужем за аптекарем по фамилии Сладек, и у них было пятеро детей, трое из них уже взрослые, и в доме оставались только два младших мальчика, Иржи и Ярослав, поэтому я снова спал в собственной кровати.

Семья владела аптекой, которая стала для меня не меньшей усладой, чем лавка дяди Болеслава. В аптеке не пахло дезинфекцией, как теперь, там продавали больше трав, чаев и специй, чем лекарств, и мне ужасно нравилось бродить вдоль полок и вдыхать разные вкусные запахи. Мне казалось, что я плыву в бокале с экзотическим тропическим коктейлем. Мне хотелось проводить как можно больше времени в аптеке, но там у меня не было такой свободы, как в лавке дяди Болеслава. Пан Сладек сам делал все в аптеке, но каждый день он выкраивал время, чтобы соснуть часок, и это были для меня лучшие часы. Когда пан Сладек спал, все в доме должны были заниматься чем-нибудь тихим. Я растягивался на диване и читал. Я прочел все книги Жюля Верна, которые были в Находе, и много других приключенческих историй. Я помню книгу «Матросы капитана Бонтеко», которая по-настоящему захватила меня. Там рассказывалось про мальчиков, которые тайком уплыли на корабле в Африку. Еще я читал Марка Твена и Виктора Гюго. Я научился ценить книги и полюбил занимательные истории.

Война все больше и больше ощущалась в Европе, и однажды тетя Анна тоже попросила меня собрать вещи. Со слезами на глазах она сказала мне, что я должен уехать обратно в Часлав, где какие-то люди позаботятся обо мне. У них было больше денег, и они могли лучше кормить меня.

Я вернулся в Часлав осенью 1944 года, но не поселился в нашем старом доме. Я больше никогда не жил в нем. Теперь я был сиротой, и меня взяли к себе старые друзья семьи, Глухи.

Пан Глухи работал управляющим газовым хозяйством на полную ставку, а также на полставки — хоккейным арбитром. Его квартира находилась прямо на заводе, и я подолгу бродил по заводской территории и видел там удивительные вещи. Там были огромные печи, в которых мерцало и скрежетало что-то алое, кучи угля высотой с дом, запутанные переплетения труб, вившихся вокруг корпусов, гигантские резервуары с водой.

На этой территории совершалась огромная работа, тратилась масса энергии, но по ночам там должно было быть совершенно темно. Нужно было затемнять все печи и окна, чтобы ни один лучик света не пробился наружу, потому что американская авиация начала бомбить заводы и промышленные центры Чехии, и стало ясно, что немцы проиграют войну. Я не мог дождаться этого часа.

Переезжая со своим чемоданом из одной семьи в другую, чувствуя, что все члены этих семей жалеют меня, знакомясь со все новыми добрыми родственниками, я быстро понял, что жизнь становится легче, если тебя любят, а тебе самому становится легче, если ты не причиняешь людям ненужных хлопот. Я прилагал все усилия, чтобы хорошо учиться, и старался время от времени смотреть на жизнь глазами моих благодетелей. Я помогал им по дому, в магазине, я старался не создавать им проблем.

Я понял, что быть строптивым и бунтовать — это непозволительная роскошь, и, по-моему, я вырос настоящим дипломатом. Я научился угадывать настроение людей и понимать, что они чувствуют, даже если они сами не вполне понимали это. Я заметил, что люди не всегда верят в то, что делают, что очень часто существует пропасть между тем, кем они себе кажутся, и тем, что они из себя представляют на самом деле.

В то время я еще не понимал всего этого, но теперь мне ясно, что эта жизнь «на чемодане» хорошо подготовила меня к моему будущему ремеслу режиссера.

Образец для подражания

За моим братом Павлом следило гестапо, и он не мог подолгу оставаться в одном и том же месте. Его имя не значилось в списках особо важных для немцев преступников, но ему нужно было избегать ситуаций, при которых его документы могли бы стать предметом внимательного изучения и сравнения с полицейскими архивами. Брат решил эту проблему, поступив на работу в Театр оперетты Восточной Чехии. Он рисовал и делал декорации для этого бродячего театра, а потом помогал расставлять их в нетопленых аудиториях или пыльных спортивных залах маленьких городов, где труппа показывала старые музыкальные спектакли, такие, как «Летучая мышь», «Польская кровь» или «Жемчуга мадам Серафин».

Однажды труппа, где работал Павел, приехала в Наход, и брат взял меня на первый вечерний спектакль. Я не помню ничего из увиденного в тот вечер, но помню, что действие полностью овладело моим воображением. Я не хотел, чтобы спектакль кончался, и был готов смотреть его снова и снова, но на следующий вечер брат повел меня за кулисы, и это оказалось еще более великолепным. Я был маленьким мальчиком, и никто не обращал на меня внимания, так что я нашел в уголке стул, сел и стал спокойно наблюдать за происходящим. То, что окружало меня, было невероятно интересным.