Когда я закончил монтаж, оказалось, что фильм идет 73 минуты, но это меня совершенно устраивало. Единственное, что меня волновало, — это предстоящий просмотр аппаратчиками от культуры. Большинство из них добилось своего высокого положения благодаря полному отсутствию чувства юмора, и я понимал, что им не понравится моя реалистическая комедия. Но я надеялся, что она понравится Понти и он сумеет добиться ее проката на Западе. В то время в Чехословакии голос твердой валюты уже заглушал голос Партии.
На протяжении всего производственного периода мы поддерживали контакты с Понти. Эргас даже пару раз приезжал на съемки. Мне нравился Эргас, потому что у него не было претензий. Он начинал с того, что экспортировал макароны, а в последнее время занимался гостиничным делом, так что для него на первом месте всегда был бизнес. Он был женат на кинозвезде Сандре Мило, но при этом оставался простым, стоящим обеими ногами на земле человеком, который испытывал настоящую нежность к чешскому кинематографу.
Какой бы эпизод мы ни показывали Эргасу, он говорил одно и то же: «Нужно больше любви!» Под этим он подразумевал голых девиц. Я не имел ничего против любовных сцен или голых девушек, но совершенно не представлял себе, как воткнуть их в нашу историю. Несколько раз мы с Эргасом обсуждали эту проблему, и в конце концов он согласился со мной.
Как только был закончен предварительный черновой монтаж фильма, мы пригласили Понти приехать в Прагу и посмотреть материал. Понти появился в сопровождении королевской свиты, и это мне понравилось, потому что я не хотел показывать ему «Бал пожарных» в пустом зале. Я был уверен, что чем больше будет аудитория, тем больше смеха вызовет фильм.
Во время этого первого просмотра в зале кто-то несколько раз хихикнул, когда заработал проектор, но потом все смолкло. Тишина снизошла на зал, окутала его, она все углублялась и наконец стала абсолютной. Фильм закончился, свет зажегся, Понти встал. Он кивнул мне, посмотрел по сторонам и пошел к выходу. Он ничего не сказал. Его приближенные со смущенными улыбками потянулись следом.
Потом я услышал, что Понти требует обратно свои 80 000 долларов. В качестве официальной причины этого он указывал нарушение условий контракта. Я даже не читал контракт, который дали мне на подпись люди из «Чехэкспортфильма», потому что моего английского на это не хватало. Мне велели поставить подпись на соответствующей пунктирной линии, и я это сделал. Теперь я узнал, что, согласно одной из статей контракта, Понти покупал у нас 75-минутный фильм. Мы же представили только 73 минуты; мы обокрали его на 2 минуты готовой продукции, так что контракт был недействителен и подлежал аннулированию.
Позже мне рассказали, что на самом деле не понравилось Понти. Он почувствовал в нашем фильме насмешку над «средним человеком», а это могло повредить его бизнесу. Не прошло и месяца, как коммунистические бюрократы выдвинули почти такое же обвинение против «Бала пожарных». Они утверждали, что я насмехался над рабочим классом, а это, разумеется, могло повредить их бизнесу. Итальянский миллионер и партийные аппаратчики относились с одинаковой фальшивой сентиментальностью к «среднему человеку», этой мифической ипостаси, придуманной плохими философами и статистиками, потому что никто из них не имел представления о жизни и мыслях простого народа.
Запрещен на все времена
Пока еще теплились надежды, что мой фильм способен принести национальной казне немного твердой валюты, никто не осмеливался нападать на «Бал пожарных», но как только я потерял моего итальянского покровителя, у меня начались неприятности. Партийное ведомство, занимавшееся культурой, открыло сезон охоты на мой фильм, и мне не помогло даже то, что президент Антонин Новотный затребовал его на частный просмотр. Мне сказали, что президент, увидев картину, «полез на стену».
В одном из эпизодов фильма мы показывали пожилого заместителя начальника пожарной команды, которого поставили присматривать за столом с лотерейными выигрышами. Он известен как человек порядочный и совестливый, но он немного выпил, и выигрыши у него растаскивают. Его жена приходит в ярость из-за такого разгильдяйства, но когда воровство принимает масштабы эпидемии, она обвиняет мужа в глупости: какого же дьявола он не подсуетился и сам не стащил чего-нибудь, пока все не сперли?
Наконец, когда на столе уже почти ничего не остается, об этом сообщают начальнику пожарной команды. Начальник, которого с блеском сыграл старый музыкант Востржил, обращается с пламенной речью к собравшимся на танцы. Слишком много вещей похищено, слишком много людей замешано в этом безобразии, и это бросает тень на честь всех присутствующих. Хотя сперва начальник готов вызвать полицию, в конце концов он великодушно объявляет амнистию: если воры вернут украденное, все будут прощены.