Круговорот лжи

— Нед должен был догадаться о ее чувствах. Он не так глуп. Но он брал то, что ему давали, поскольку это его устраивало. Иными словами, он обманул ее. Это низость.

— Да как тебе не стыдно говорить об обмане, тебе, которая…

С легким вздохом она констатирует:

— Ты злишься не на Мод, а на меня.

И тут же уходит. Как всегда, когда я атакую ее в лоб, она не удосуживается ответить, а просто молча ускользает, тает, как бледный оттенок в солнечном свете; я не могу ее видеть, только слышу. И мои надежды услышать: «Я люблю тебя, я хочу вернуться к тебе…» становятся бесплотными.

Тим просовывает голову в дверь моей мастерской.

— Папа, почему ты говоришь сам с собой?

— Первый признак безумия, — бормочу я.

Безумие, печаль… Наверное, я веду себя, как те, кто понес тяжелую утрату — вызываю призрак Элен из пропасти боли, из зияющей бездны горя.

— Сходить с ума тяжело, — говорит Тим и тут же поспешно меняет тему, словно боится, что я могу подумать, будто он осуждает меня: — Принести тебе что-нибудь? Кофе или пива?

Ему отчаянно хочется что-то делать. Он встает поздно, разгадывает кроссворды, ходит в угловой магазин за сигаретами. Иногда он, преодолевая свой страх перед незнакомыми людьми, идет за меня в супермаркет. Мне трудно представить, каково это. Я говорю:

— Слушай, посмотри для меня в словаре, что значит «суккуб».

Он убирает голову. Я заканчиваю его портрет, покрываю фон умброй и черной краской. Вытираю тряпкой светлое пространство за волосами. Его лицо и шея слишком бледны, и я втираю пальцем в щеки и подбородок немного крапп-марены.

Тим возвращается неслышно, останавливается у меня за спиной и смотрит, оценивая сходство. Я спрашиваю:

— Ну, что скажешь? Бабушке понравится?

Он кивает.

— Суккуб — это женщина-демон, которая вступает в сношения со спящими мужчинами. Вот и все, что сказано в «Кратком оксфордском словаре». А в «Малом оксфордском» говорится, что в семнадцатом веке этим словом называли блудниц и продажных женщин… Папа, а ты кого имел в виду?

Тим смотрит на меня с опаской. Он обожает мать. Когда он был ребенком, мы называли его Маленьким Эдипом. Теперь это уже не кажется мне забавным. Я говорю:

— Никого, Тим. Просто это слово вертелось у меня в голове. Я понял, что не знаю его значения, вот и все.

— Ага, — говорит он. — Тогда все в порядке. Едва ли так можно назвать знакомую женщину. Разве что в сердцах.

Я тепло улыбаюсь.

— Хорошо, — говорю я. — Оченьхорошо, Тим. — Слезы наворачиваются мне на глаза при виде быстрой ответной улыбки уголком рта — доказательства того, что успех этой маленькой шутки доставил ему удовольствие.

Клио

Мне трудно точно отражать последовательность событий; сам ключевой, поворотный момент от меня ускользает. Где-то зимой Тим начал дрейфовать между мной, своей матерью и друзьями: несколько дней здесь, ночь там. Но я не могу вспомнить, когда он наконец ушел из дома и переселился к Пэтси. Критерии Мод тут не годятся. Тим путешествовал налегке, а признаками его возвращения были свернутая постель и пластиковая сумка с книгами, валявшиеся в коридоре.

Чтобы привести воспоминания в порядок, нужны определенные приемы, как в любой области человеческой деятельности. Например, когда копируешь картину, главное — добиться правильной передачи цвета, его комбинаций, палитры. Что позволит получить нужный оттенок — смесь берлинской лазури и жженой охры? Или непрописанность? Например, стекло легче всего изобразить, слегка подчеркнув белое коричневым. Из-за контраста оно начинает отдавать в синеву, хотя на самом деле вовсе не синее. Цвет относителен; все зависит от того, какой будет рядом.

Наверно, профессиональные писатели ведут дневники. Я ничем подобным никогда не занимался. Все, что я могу, это вызвать тот или иной образ, перелистывая воображаемый альбом с фотографиями. Я помню, что в тот раз Тим ездил со мной в Норфолк, потому что перед моим умственным взором появляется картина: Тим в доме Оруэллов; он стоит у подножия красивой широкой лестницы, ведущей в галерею, его взлохмаченные волосы в свете, льющемся из стеклянного купола над головой, кажутся пыльными и зеленоватыми; стыдливо уткнувшись подбородком в поднятое плечо, он поворачивается к молодой жене Неда, Полли. Неуклюжую, плосколицую (словно она всю жизнь прижималась носом к оконному стеклу), ее красит беременность; ей идет длинная прямая спина и гладкая спелая груша, которую она носит перед собой. На Полли алое неотрезное платье без пояса, повторяющее контуры ее тела, и несколько тяжелых золотых цепей. Ноздри ее маленького приплюснутого носика покраснели, широко расставленные глаза бледны и холодны, как галька.