– Ваши товарищи разрабатывают новую программу партии? А попугай изображает протестную оппозицию?
– У Леонида Парфеновича дочка легла в роддом, – прояснил ситуацию Жорик. – Перед этим она принесла попугая и кошку. У детей на животных бывает аллергия.
– А кошка где?
– Предлагаешь поймать и ее? – сварливо поинтересовался дед.
– Значит, кошка тоже убежала, – констатировала я факт.
– Что значит тоже?! – разозлился Леонид Парфенович. – Это намек на то, что от меня сбегает все одушевленное?! Это я от них сюда отселился! Я сам! – Он сник, сунул ботинок Жорику и пошел в свою комнату. – Не хотел им мешать. Зачем старичье молодым.
– Какая же она молодая? – поразилась я. – Ей же под сорок!
Жорик укоризненно посмотрел на меня и отдал мне ботинок. Я пожала плечами и вернула обувь на пол. Видимо, в ботинке попугаю не понравилось. В полной тишине он выкарабкался обратно и взлетел на шкаф. Но больше им никто не интересовался. Мужчины такие непостоянные существа! А если птица вылетит на улицу, потеряется и не сможет перезимовать?! Я подставила стул и принялась ловить его на шкафу.
– Возьмите беглеца, – постучала я к Леониду Парфеновичу, после того как отловила питомца.
Старик недовольно кивнул на пустую клетку.
– Дети – это хорошо, – сказала я, сажая в клетку попугая.
– У нее отрицательный резус, – расстроенно пробурчал Леонид Парфенович. – Рожать опасно. В ее-то годы!
– Подумаешь, сорок лет! И в пятьдесят рожают…
Как-то я была неубедительна.
– Леонид Парфенович, я уверена, что все будет хорошо! А знаете что? Давайте, я вас к ней отвезу? По дороге купим апельсинов или яблок.
– А кошка?
– Вернемся и поймаем кошку. Думаю, к этому времени она проголодается и сама придет.
Вообще-то у меня был обеденный перерыв. И на самом деле проголодалась я. Но что делать, если внезапно включилось безмерное человеколюбие?!
Через десять минут я везла на своем «пыжике» старика в роддом. Еще через пятнадцать минут мы прыгали под окнами роддома и звали Веру, потому что внутрь, как оказалось, никого без специального разрешения не пускают. Добрая нянечка-санитарка показала нам, перед какими окнами нужно прыгать, и мы привлекали внимание самыми кардинальными способами. Каждый раз, когда Леонид Парфенович подпрыгивал от нетерпения, я боялась, что, опустившись на землю, он развалится. Но дед держался бодрячком. В окнах стали появляться чужие головы, мы еле дождались Веру. Она выглядела сонной и довольной.
– Вот видите, – обрадовалась я, – ваша дочь отлично себя чувствует! К тому же я как журналист знаю, какой классный в нашем роддоме врачебный состав.
– Сегодня-то хорошо, – нижняя губа старика затряслась. – А завтра?
– Я вас и завтра к ней привезу!
О-о-о-о, фонтан человеколюбия, заткнись, пожалуйста.
– Во сколько здесь подъем? – моментально заинтересовался старик. – Ташенька, нужно узнать, во сколько они здесь встают.
И он, семеня, побежал в приемное отделение.
– Обход в восемь утра, – радостно доложил он мне, возвратившись.
Все это время я стояла под окном и пыталась жестами рассказать Вере, что с ее отцом все будет хорошо – я пригляжу за ним и попугаем; за кошкой не обещаю, потому что в глаза ее еще не видела, но с ней тоже ничего плохого не случится, двор у нас тихий и спокойный.
– В половине девятого врачи скажут свое веское слово, – подсчитывал Леонид Парфенович время приезда.
– Хорошо, – согласилась я. – В половине девятого поедем.
– В половине восьмого! Все нужно делать заранее.
– В половине восьмого?! – ужаснулась я. – Хорошо, в половине восьмого.
Сама предложила!
Мы еще немного постояли, после чего я напомнила, что время моего обеда истекло. Вообще-то меня ждали в редакции, и я туда спешила с не слишком приятными новостями.
Леонид Парфенович помахал дочери и пошел к машине.
По лицу Веры я решила, что она уже собралась рожать. Наверное, увидев нас, она захотела сделать это как можно быстрее. Видимо, я не внушала ей доверия. Она подумала, что я не смогу справиться с ее отцом, попугаем и кошкой. Ну да, кошка уже потерялась. Хотя я к этой потере не имела никакого отношения.
Я довезла соседа до дома и повернула в редакцию. Там показала свой материал, выслушала все замечания и убежала в ближайшее кафе, чтобы быстренько перекусить…
– Он сказал, что мои кроссовки лучшие! – радостно сообщила мне по телефону Софочка, пока я обедала.
– Мои, то есть его, вернее, те, что мы с тобой ему купили? – уточнила я. От новости тетушки я чуть не подавилась.
– Да! Эти! Самые лучшие. Он готов в них спать!
Я не разделила восторгов Софочки. По-моему, спать с мужчиной в обуви совсем неудобно. Пусть даже эта обувь и самая лучшая. В чем я сомневалась.
– А в розовых Гриша будет ходить дома, когда его никто не видит.