Круговорот парней в природе

– К-какой азиат? Вы в своем уме?! А ну, пропустите меня!

Грубо оттолкнув сержанта угловатой коробкой с культурным наследием передвижников, я прорвалась к милицейскому транспорту, дернула дверцу, заглянула внутрь и опять заигралась в баранчика.

– А где Никита? – вдоволь налюбовавшись на низкорослого желтолицего типа с волосами цвета густо нагуталиненной обувной щетки, спросила я милицейских товарищей.

– А кто такой Никита? – с интересом поинтересовались они.

– Действительно, кто он такой? – глубоко задумалась я.

– Кто он и где он? – подголоском напела Нюня.

– Козел-собака! – выругалась Тяпа. – Я вам скажу, где он! Хотите?

– Не надо, – прошептала я, чувствуя, что ноги и руки слабеют, а тяжеленные передвижники отчетливо тяготеют к падению на снег.

Но Тяпу, когда она в ударе, не остановить и танком.

– Я думаю, что тело Никиты сейчас лежит в холле «Либер Муттер», а душа его уже в лучшем из миров! – бестрепетно закончила она. – В свете последних событий я полагаю, что светловолосый парень, которого застрелил Чукча, никакой не Славик, а Никита!

– А-а-а! – заголосила Нюня.

– А-а-а-а!!! – взвыл сержант Бобриков.

Я слабо удивилась такому созвучию наших душ, но оказалось, что милицейский товарищ чужд сочувствия. Просто ему на ногу тяжко, углом, упала моя деревянная коробка с живописным наследием. Отрешенно наблюдая, как сержант с энтузиазмом девочки – чемпионки двора по игре в классики прыгает вокруг «газика» на одной ножке, я думала, что поспешила записать Никиту в грабители и убийцы. Судя по всему, не он убил – его убили.

– Может, не совсем убили? – с надеждой предположила я.

Нюня тут же расстаралась и со всем пылом нашего общего воображения нарисовала картинку «Милосердная сестрица Танечка у постели раненого Никиты». Циничная Тяпа потребовала заменить предлог «у» на «в», но в целом против натурной живописи не возражала.

– Так, – завершив круг, заговорил сержант Бобриков. – С золотом, я вижу, дело темное, так что ограбление повисло нераскрытое. Помнится, еще убийство упоминалось?

– Предлагаю немедленно проехать на место преступления! – быстро сказала я.

Глава 14

«Икарус» с помятым бортом оставили на обочине неподалеку от перевернутого джипа. Второй милиционер, с которым я так и не удосужилась познакомиться, сел за руль «газика». Сержант Бобриков любезно уступил мне пассажирское место впереди, а сам устроился сзади в компании мрачного и молчаливого Чукчи. По дороге я быстро рассказала про недавнюю стрельбу, и за интересным разговором мы быстро домчали до «Либер Муттер».

Окна гостиницы были темными, но в холле горел свет. Дверь оказалась незапертой, и, когда сержант Бобриков хозяйским жестом распахнул ее, крыльцо озарилось золотисто-розовым светом грибовидной лампы. Я увидела на перламутрово-розовом снегу красно-бурые пятна и надолго застыла, созерцая их с ужасом. Бобриков с товарищем не стали меня дожидаться и вошли в дом. Я отстала от них на пару минут, но поторопилась присоединиться к милицейской компании, едва справилась с эмоциями.

Чувство, охватившее меня при виде кровавых следов на снегу, имело сложносоставную природу. Страх, печаль, жалость к несчастному парню и к самой себе, которую этот парень мог бы сделать счастливой, переполнили мою душу и просочились наружу слезами. Я очень корила себя за то, что не дала себе труда разобраться, какова роль Никиты в криминальной истории с краденым золотом. Трудно было расспросить его, что ли?

– А он сказал бы? – огрызнулась Тяпа.

Она тоже была расстроена, но не хотела этого показать. Тяпа всегда сильно огорчается, когда я теряю очередного парня. Правда, обычно они при этом остаются в живых.

– Может, и сказал бы, – вздохнула Нюня. – В детективных книжках припертый к стенке преступник обычно не отказывается облегчить душу на финальных страницах произведения. А киношные негодяи все, как один, обожают раскрывать свои коварные замыслы героям, не имеющим возможности их остановить. Прикованная наручниками Таня стала бы идальным слушателем!

– Кстати, еще не факт, что Никита был полноценным негодяем, – я замолвила словечко за своего несостоявшегося кавалера. – Может, его втянули в шайку обманом и шантажом!

– Хрюх! – согласился со мной поросенок Ваня, выскочивший из помещения, когда туда заходили милиционеры.

– Иди в дом, замерзнешь, – машинально сказала я неразумной скотинке и открыла дверь, чтобы запустить свиненка в дом.

Сержант Бобриков, сосредоточенно глядя на паутинку в правом верхнем углу холла, беседовал с кем-то по мобильному телефону. Разговор имел преимущественно односторонний характер: собеседник сержанта что-то говорил, а сам он размеренно повторял:

– Так… так… так…

Не милиционер, а напольные часы с кукушечкой!

Товарищ Бобрикова в укромном углу за фикусом разговаривал с Шульцем. Борис Абрамович нервничал и дергал ногой, как Наполеон Бонапарт.

На коротком диванчике с приставленной к нему табуреточкой лежал Никита – возможно, еще живой. По крайней мере, простынка, которой его накрыли, оставляла на виду лицо, а мертвые тела обычно укрывают с головой.