Круговорот

Я не думаю, что отец что-то знал. А если и знал, он ни разу не показал этого. Он относился ко мне только как к своей крови и плоти, как к родному сыну. Моим настоящим отцом был Рудольф Форман.

Труднее было понять, чем руководствовалась мать, когда на смертном одре решила открыть мне эту тайну. Может быть, она просто хотела облегчить свою совесть. Может быть, видя, как истребляют миллионы евреев в Освенциме, вдыхая дым от сожженных еврейских младенцев и старух, она чувствовала себя причастной к их судьбе. Может быть, она хотела досадить Гитлеру хотя бы тем, что в моих венах сохранится полгаллона еврейской крови. Может быть, она просто не хотела, чтобы я рос сиротой при живом отце. Я не знаю, о чем она думала, и никогда не смогу этого узнать, но через двадцать лет после своей смерти мама преподнесла мне странный и смутивший меня подарок.

В общем, я был рад, что один из моих родителей оказался жив. У меня сохранились теплые воспоминания об этом архитекторе. Несколько раз он погладил меня по голове, когда-то рассмешил меня, наверное, он принес какое-то счастье моей маме. Он дал мне свои гены. Наверное, он пережил эту войну. Вполне вероятно, что он еще жив.

Узнав, что у меня есть родной человек в этом кочевом племени сверхудачников, которые так бесят многих людей на нашей земле, я стал искать его. Это было нетрудно, дом в Старе-Сплавах, в котором жил Благослав, по-прежнему принадлежал этому архитектору, так что у моей невестки был его адрес. Я не рассказал ей, зачем он мне понадобился, но выяснил, что мой предполагаемый биологический отец, мой третий родитель, жил в Эквадоре. Он был профессором университета, и у него была большая семья, пятеро детей.

Я отправил ему письмо, в котором писал, что мне от него ничего не нужно, что я только хотел бы когда-нибудь с ним увидеться. Я просто хотел знать, правда ли все это. Ответа я не получил. Я послал еще одно письмо. В нем я писал: «Пожалуйста, хотя бы сообщите мне, получили ли Вы мое первое письмо?»

Он прислал мне открытку из городка, расположенного где-то высоко в Андах. Судя по почерку, он был уже очень немолод.

«Я получил Ваше письмо и заверяю Вас в моем уважении», — было написано большими, неровными буквами.

Спустя годы я выкинул и письмо, и открытку — я больше не хотел заниматься этим. Я и сам не понимаю почему.

«Любовные похождения блондинки»

Из всех моих картин именно «Любовные похождения блондинки» была той, в которой жизнь вдохновляла искусство, а искусство в свою очередь вдохновляло жизнь, хотя весь этот процесс занял годы.

В конце пятидесятых годов, после крушения моего первого брака, как-то субботним вечером я увидел в центре Праги девушку. Она была хорошенькая. Она несла маленький потертый чемоданчик. Она не торопилась, не искала внимания, она явно не была проституткой. Она выглядела заблудившейся, но не растерянной. Мне захотелось узнать о ней побольше. Меня всегда волнует вид юного существа с чемоданом, которое ищет дорогу в незнакомом городе. Я заговорил с ней и попытался познакомиться. Она пришла ко мне в комнату и рассказала свою историю. Она приехала из Варнедорфа, текстильного центра северной Чехии. В этом городе работают в основном женщины, так что соотношение женского и мужского населения чуть ли не 10 к 1, и все девушки страшно обеспокоены поиском женихов. Они боятся, что никогда не выйдут замуж.

Девушка с потертым чемоданчиком познакомилась с лысеющим инженером из Праги, приехавшим в Варнсдорф по делам. Он сказал, что не женат. Он повел ее в бар и говорил, что она должна приехать к нему в Прагу. Он хотел показать ей город, дать ей возможность хорошо провести время. Она позволила ему лечь с ней в постель. Он дал ей свой адрес.

Спустя две недели она приехала в Прагу повидаться с ним. Она совсем не знала города. Она потратила весь этот субботний день на то, чтобы узнать, что такого адреса вообще не существует. Весь вечер она гуляла по городу. Всю ночь она проговорила со мной. В пять утра я отвез ее на вокзал и посадил на первый поезд, но она осталась в моей памяти на долгие годы. Ее история почему-то тронула меня, она часто всплывала в мыслях в самое неожиданное время, и я размышлял над ней. Наконец я спросил Папушека и Ивана, не видят ли они возможности написать сценарий об этом.

— Может быть, но нужна еще одна штука, — сказал Иван.

— Какая?

— Бильярдный стол.

В те дни мы с азартом играли в бильярд, и нам казалось, что при наличии поблизости стола нам удастся сделать фильм из самой пустячной идейки. Коммунисты считали бильярд буржуазным времяпрепровождением, поэтому в стране было не так-то много хороших столов; впрочем, мы знали одно место, замок Добржиш, где стол был отличный, и именно там мы и написали сценарий. Мы назвали его «Любовные похождения блондинки».