Круиз "Розовая мечта"

Мне страшно захотелось перевоплотиться в дородную женщину, молодую и яркую, зычным голосом отчитывающую десятилетнюю велосипедистку. Я прислушалась — красотка в сверкающей бижутерии и экзотически-пестрой — в пальмах и попугаях — блузке под распахнутым плащом пылала негодованием: «Чтобы больше на ихнюю улицу не моталась. Вот ещё моду взяла — с малтчиками связываться… Так он же, этот Валерка, прибить может… Он же из неблагополучной семьи… Алкаши долбанные!

— А че… А че… он сам лезет?.. — Без особого энтузиазма возражала девочка, шмыгая носом.

Мне бы их проблемы! Мне бы их заботы, перебранки, их тесное, уютное жилье, пропахшее стиркой и борщем, их пробежки с сумками по магазинам и вечера и телевизора…

Женщина бросила мрачно-вызывающий взгляд в сторону моего шикарного автомобиля, успев заметить скучающую водительницу в скромном, но очень дорогом пиджаке, и вдруг съездила дочке по шее.

— Чтоб на проезжую часть не выезжала никогда, шалава! Видишь — ездют тут всякие… с купленными правами… Да у них все купленное — мафия! Мать с дочерью скрылись во дворе и я, наконец, смогла сосредоточиться, намечая порядок «следствия».

Через полчаса я стояла у дверей квартиры на Юго-Западе, той самой, куда поздним августовским вечером проводил меня из лужников обаятельный красавец Тайцев. Мама жила одна, сотрудничая в энциклопедии. Она брала материалы для редактирования домой и всегда что-то спешно дорабатывала за других, менее расторопных и одиноких.

Лет семь назад наши отношения разладились. Очень аккуратно, без выяснения причин, мама отстранилась, перестав посещать нас. Она ссылалась на занятость, на то, что теща в доме не приносит мира, и любьые другие пустяковые предлоги, чтобы лишний раз не столкнуться с Сергеем. Я предполагала, что Зденка Лачева, пережившая августовскую трагедию в Праге, стала недолюбливать Сергея, работавшего, как она предполагала, «в органах».

Теперь мне нужна была правда. Удивившись моему неожиданному визиту, мать без особой радости приняла пакет со всякой вкусной всячиной, приобретенной мною в магазине «Олби». Она не любила принимать подарки и с каким-то сожалением смотрела всегда на Соню, имевшую все, что душа пожелает. Зденка росла в весьма скромной рабочей семье, и с детства уважала честно заработанную копейку. Очевидно, именно сомнения в чистоте заработков Сергея возбуждали в матери повышенную щепетильность к материальным подношениям.

Теперь, сидя напротив меня в крошечной кухне, она машинально глотала кофе, закусывая кокосовыми бисквитами из ассортимента принесенных сладостей. Вокруг, где только позволяла геометрия пространства, громоздились кипы папок, словарей, сколотых скрепками листов. На стареньком свитерке, знакомом мне с детства, болтались привычные «украшения» — очки, зацепленные за шею цветным шнурком, и карандаш с ластиком на конце — тоже на веревочке, как в бухгалтерии.

Она с интересом выслушала рассказ о посещении сониной школы, задавая кучу вопросов и смакуя подробности — описание директрисы, дома Питчемов, теннисного турнира. Особенно тронула Зденку британская чета, усыновившая двух детей — из Венгрии и Латинской Америки.

— Мам, мне надо поговорить с тобой серьезно. Пойми, дело заключается не в психологическом комфорте. Правда нужна мне для того, чтобы выжить.

Я намеренно не смягчала углы, зная, что если мать молчала семь лет, то «расколоться» её может заставить лишь веская причина.

— Что произошло тогда с отцом? Почему ты отдалилась от нас, избегаешь Сергея? Не молчи — мне удалось кое-что выяснить. Я должна сопоставить факты.

Мать молча принесла из комнаты старую театральную сумочку, в которой хранила деловые бумаги. Порывшись в каких-то квитанциях и талонах, она протянула мне смятый листок.

«Ваш муж никогда не был хулиганом. Спросите своего зятя, кто и при каких обстоятельствах застрелил Георгия Каридзе — верного сына своего народа и самоотверженного борца за демократию».

— Анонимка… И ты сразу поверила? — Покрутила я неподписанное послание.

Мать пожала плечами и подняла на меня строгие глаза. Черный зрачок в окружении светло-серой, искристой, подобно ледяной крошке, радужке смотрел пристально и неподвижно. Она ещё решала, как далеко может зайти в своих признаниях.

— Не сразу. Конечно, я поверила обвинениям не сразу. Я догадывалась, кто мог написать это. У Георгия был друг, здесь, в Москве. Мне казалось, что я узнала почерк. Однако, Леонид категорически отказался признать свое авторство… Но, наверно, более чем через год мне позвонила его жена и попросила приехать… Леня умирал. У него был рак горла и он не мог говорить. Мы посмотрели друг на друга — он кивнул и закрыл глаза… В такие минуты не врут.