Круиз 'Розовая мечта'

Мне так часто приходилось обмирать от тоски, глядя в его удаляющуюся спину, и думать, заклинать - "нет, нет, неправда, не может быть", что и сейчас я не могла верить в случившееся. Я прогоняла видение безжизненного тела, распластавшегося в алой воде, я отворачивалась от насмешливых глаз Аськи и не хотела видеть лицо Сергея - строгое, задумчивое, с черной дырочкой в виске...

Я осознала реальность, лишь выехав на шоссе. Навстречу неслись привычные столбики с названиями деревень, автобусные остановки под черными соснами, жадно разевали рот урны в виде черно-белых пингвинов... А вот и мозаичное панно - космический корабль и синяя планета, под которой я нашла одурманенного Юла... Потом мы обливались водой на веранде и грелись друг о друга, свернувшись клубком под ватным одеялом...

Нет, нет... это уже было. И никогда больше не будет! Я еду домой, где заперла в подвале своего мужа, приговорив его к судилищу совести. А ещё я натравила на него Ртищевых. Я говорила с Афанасием днем и намекнула, что Сергей хочет рассказать ему что-то важное. В то время Лара уже, вероятно, "открыла глаза" Юлу, дав ему понять, какую роль он послушно сыграл в этой истории, и толкнуть на самоубийство. Потом, выждав, когда я покину дом, коршуны нагрянули к жертве. Не одни, наверно, с хозяином. А может, просто-напросто, послали к нему Аркадия, обезумевшего от ненависти и горя, потерявшего все, что у него было - дело, честь, Асю. "Останови Тайцева, он у последней черты", - писал Юл, торопя меня спасти мужа. А я все это время подыгрывала врагам, вознамерившимся сломить Сергея, заполучить его послушного, раздавленного моим предательством и презрением бывшего друга.

Но они просчитались.

Я-то знала, что у Сергея семь пуль. И одну он оставит себе.

Уже издали, вглядываясь в темноту, я пыталась разглядеть у забора синие мигалки милицейских машин и светлый фургон реанимации. В домиках за сиреневыми кустами спали люди, ничто не нарушало тишину дачной ночи. У соседей выла молодая овчарка, посаженная на цепь, на волейбольной площадке среди сосен тусовалась молодежь. Оттуда тянуло запахом костра и прорывались сквозь шелест встревоженной листвы обрывки бурного шлягера Майкла Джексона.

Я тихонько остановила машину возле забора, не став заезжать во двор и вышла на залитую лунным светом дорожку. В окне кухни уютно светилась апельсиновая лампа и вздрагивал от ветерка край пестрой кисейной занавески. Наверно, я забыла выключить свет. Но ведь я не включала радио. Откуда же эти голоса?

Я кралась по влажной от росы траве к окну собственного дома, с тем ощущением радостной гибели, с которым, наверно, летит в огонь ослепленная бабочка. Ясновидец Саша не зря намекал на скрытые возможности моей интуиции. Подтягиваясь к подоконнику, я уже знала, что увижу в комнате.

Нам кухонном столе стояла полупустая бутылка водки, блюдо с крупно нарезанными помидорами и открытая консервная банка. Двое мужчин, сидящие друг против друга, что-то оживленно обсуждали.

Лицо Аркадия было непривычно радостным. С рюмкой в одной руке и вилкой в другой, он выглядел победителем. Вот он поднял рюмку, чокнулся с собутыльником и со словами "Будем живы!" - осушил её, закусив помидором.

- А как же, теперь непременно будем, - ответил второй и обернулся к окну.

- Слава?! - вырвалось у них одновременно.

- Сергей?! - Это было последнее слово, которое я произнесла. За ним чернела пустота и долгое, долгое молчание...

В одиннадцать вечера романтические прогулки по тихим московским улочкам небезопасны. Никто из служителей законопорядка, круглосуточно патрулирующих центр, не посоветует мирному гражданину забредать в уютные переулки старого города или совершить моцион по безлюдным набережным. Близость реки вообще опасна. То ли возможность без труда спрятать концы в воду, то ли особые флюиды, исходящие от ночной реки, делают набережные зонами повышенной преступной активности.

Одинокого толстяка, бредущего от Большого каменного моста по направлению к Воробьевым горам, патруль останавливал дважды. Мужчина покачивался и вид имел весьма неуверенный, хотя признаков алкогольного или наркотического опьянения у него обнаружить не удалось, как и каких-либо предметов криминального характера. Документы бродяги были в порядке, а старенький перочинный нож с обломанным лезвием никак не мог притязать на орудие убийство.

Никому из патрульных не пришло в голову попросить подозрительного москвича снять брюки. Зрелище произведенной операции могло вызвать недоумение - так обычно мстят итальянские мафиози предателю, нарушившему закон омерты, а отрезанный орган затыкают в рот провинившегося.

Врач на крымской вилле соблюдал законы антисептики, хотя и не воспользовался анестезией. Палачам, со всей очевидностью, хотелось сохранить жизнь жертве, нанеся удар по её рассудку.