Круиз 'Розовая мечта'

- Быть тебе офицером, Баташов. Не отвертишься. - Вздохнула я, зная уже, что вопрос о распределении мой муж решит по-совести, то есть пойдет служить в МВД.

Всего двух недель не дотянула до нашей свадьбы Шурочка - Александра Матвеевна, работница пищеблока 28 интерната. Мать Сергея - большая грузная женщина, никогда не вспоминала своего исчезнувшего после рождения мужа и не жаловалась на свою судьбу. Вопреки представлениям и женщинах её комплекции и профессии Шурочка отличалась редкой тихостью и покорностью. Разговаривала Александра Матвеевна чуть ли не шепотом, а когда обращала к сыну блестящие коровьи глаза, казалось, что она молится - столько восхищения и нежной грусти было в её любви к сыну. Она словно стеснялась, что этот добряк, умница и богатырь должен называть её матерью.

Сергей узнал, что у Шурочки рак, и к тому же неоперабельный, в момент нежнейшего зарождения нашего романа. Однажды, после долгого хождения по московским переулкам, измученные какой-то недоговоренностью в наших отношениях, мы поцеловались - мимолетно, но очень серьезно. Это как-то сразу изменило характер дружеских прогулок - из "славных пацанов" мы превратились в лирическую пару, озабоченную поисками мест для обьятий и поцелуев. Сентябрь выдался по-настоящему золотым. бульвары, скверы и парки, все в летающих паутинках, шуршащих листьях, бледных солнечных зайчиках, проникающих сквозь редеющие кроны деревьев, были окутаны возвышенной прощальной грустью.

Мы зачастили в кинотеатр повторного фильма, откуда потом проходили бульварами то до Кропоткинской, то от серегиного двора, не уставая "отмечаться" с воровскими, сладкими поцелуями в каждой подворотне.Александру Матвеевну положили в больницу с приступом почечных колик. На третий день сыну сообщили, что мать спасти не удасться - опухолью поражен весь кишечник и даже тазобедренные кости.

- Не может быть, она же такая полная... И никогда не жаловалась... Пробовал опротестовать приговор Сергей. Да, она действительно никогда не жаловалась...

Мы пришли в больницу с кучей еды, заботливо настряпанной шурочкиными подругами-поварихами. Она радостно, как ребенок из подарочной коробки, извлекала пакеты и судочки.

- Это Маришкины "журавлики", с изюмом. Она их только по праздникам выпекала - так мы всю смену слюнки глотали... А Валька харчо сделала и котлеты киевские - это только для свадьбы годится... - Шурочка бережно завернула принесенные нами продукты и сложила обратно в сумку. - Возьмите с собой, детки. У меня от этих лекарств комок в горле, ничего не лезет. Вот выйду отсюда, настряпаю вам королевский пир... Она робко взглянула на сына. - Определились бы вы, что так по дворам мотаться. Я вам комнату отдам, а сама в интернат переберусь, там одна подсобка пустует. Заодно и ночным вахтером подработаю. Деньги-то в семье нужны.

Мы согласно кивали, радуясь тому, что Шурочка размышляет о будущем.

За две недели она похудела вдвое, обвисшая кожа превратила её в старуху. Нянечки так и называли её "бабуля". Сорок пять, конечно, возраст, но чтобы прощаться с жизнью... Это уж слишком.

Я знала, что со дня на день начнется самое страшное - мучительная агония, уколы обезболивающих наркотиков, постоянное полузабытье. Поэтому и предложила:

- Сережа, прихвати паспорт, завтра пойдем заявление в ЗАГС подавать. Может, ещё успеем

Он посмотрел на меня как-то ошалело и сжал руку:

- Спасибо, Бубка. Ты настоящий друг.

Я думаю, он боялся расплакаться, потому и зашагал от меня прочь - руки в брюки, голова втянута в плечи - самая что ни на есть хулиганская походочка. Да ещё саданул ногой детский мяч, выкатившийся на бульварную дорожку. А вслед понеслось - "Шпана чертова! Сажать всех надо..."

На следующий день мы явились к Шурочке с цветами и рассказом о поданном заявлении. Она опустила бледные, отекшие веки и долго молчала, не двигаясь, и не смахивая слезинок, побежавших к вискам. А потом улыбнулась сквозь всхлипы:

- Извините, дорогие. Давно не плакала.

И ещё лишь раз нам удалось увидеть её улыбку.

- Ой, всегда издалека слышу, как наш бубенчик разливается! - Шурочка сидела, облокотясь на подушки, - причесанная, в новом, недавно купленном для неё халате. - Садитесь,детки. Я для свадьбы меню составила. Передайте Марине, она все как надо организует. Скажет, что покупать, и девчонок проинструктирует... Я ведь пока у плиты долго не продержусь...

Мы чересчур бойко и горячо обсуждали составленное меню, гадали, где и что достать, замечая, как постепенно гаснет и вроде как-то отступает в тень Шурочка. Веселая медсестра быстро сделала обезболивающий укол и кивнула мне6

- Ну, теперь баиньки. А вам, молодежь, погулять пора. На воздух, ступайте на воздух - там дождичек грибной - ну, просто загляденье!

- Сережа, ты уж не забудь Надьке напомнить, чтобы она о Женечке не забыла. Оголодает ведь без меня пацан. Жалко.

Это была наша последняя встреча и последняя воля Шурочки. Очень она переживала за своих интернатских ребят, которых втихаря подкармливала. Знала, что не каждый за себя постоять может, не всякий, вроде Сережки, кулаком за правду махать будет.