Круиз 'Розовая мечта'

Уже совсем стемнело - над проспектом светился коридор оранжевого неона, а на липах зажглась пестрыми огоньками паутина крошечных лампочек. Я не могла проехать мимо, резко затормозив у поворота к Академии имени жуковского. Темная громада каменного генерала выглядела совсем одинокой на заснеженном пятачке скверика. Перебравшись через наваленный у обочины бурый сугроб, я подошла к памятнику и возложила на черный гранит свою алую розу: ведь и этот символ российского воздухоплавания был живым мужчиной, любившим, должно быть, и потерявшим кого-то. Так уж устроено на этом свете: рождение чревато смертью, встреча - прощанием, любовь - разлукой... как иногда спасительно действуют на раненную душу стопудовые банальности типа "Любовь, рифмуется с кровь", "чем дольше разлука, тем радостней встреча"... Я с улыбкой кивнула генералу: "Любовь смертна, а научный прогресс - вечен. Посему успешно процветает начатое вами, уважаемый... (я не могла разобрать выбитое на камне имя) дело".

И не успела вскрикнуть - человек, подкравшийся сзади, сильным рывком развернул и прижал меня к себе, закрыв поцелуем рот. Я сразу узнала губы Юла. Мне не надо было открывать зажмурившихся от неожиданности глаз, задавать себе вопросы, думать, сомневаться - все встало на свои места. Счастье, наверно, таким и должно быть - самодостаточным, когда ни добавить, ни убавить уже ничего нельзя.

мы молчали и в машине. Юлий за рулем, я в полуобмороке блаженства рядом. Молча поднялись по лестнице на третий этаж старого кирпичного дома в переулке за Боткинской больницей. Ничего не спрашивая, я шагнула за порог его квартиры, сняв с себя, набросила на его шею шарф и, притянув этим арканом безропотную жертву, впилась в его губы. С какой-то дикой страстью, удивившей меня. Я превратилась в другого человека - в чувственную и сильную чертовку, которая восхищала и пугала меня. Но именно такую женщину желал мой страстный любовник, готовый к бою "до последней капли крови" - до тех манящих и опасных высот экстаза, которых может достичь физическая близость...

...Первыми словами, произнесенными в этот вечер, была просьба Юла:

- Укройся, пожалуйста, здесь очень холодно.

Сняв с вешалки, он набросил поверх пледа свою куртку и быстро шмыгнул мне под бок. Его худое сильное тело дрожало. Тогда, прошлепав босиком в коридор, я принесла свой песцовый жакет и мы зарылись в теплый мех. Я специально отвернулась от часов, стоявших на книжной полке - мне не нужны были сейчас напоминания о времени. Потому что с тех пор, как мы упали на низкий диван с неубранной, смятой постелью, прошла вечность. Вечность - это именно то, что нельзя измерить и описать. Не следовало даже пытаться подобрать человеческие слова для объяснения необъяснимого.

- Я не отпущу тебя. - Пробормотал мой мальчик, прижавшись к моему боку и устроив свою лохматую голову на моем плече.

И потом сразу уснул, не разжимая обнимавших рук и ног. Впервые на моем плечсе, по-детски посапывая, спал мужчина, который только что любил меня. Был ненасытным, неутомимым, дерзким, нежным.

Оставаясь возлюбленным, он превратился в дитя, всколыхнув во мне бездны материнской нежности. Я осторожно перебирала мягкие длинные пряди, упавшие на широкий лоб, подняла их с висков, открыв обтянутую молодой гладкой кожей скулу, и тихонько коснулась кончиками пальцев шершавого подбородка, уже покрывшегося отросшей щетиной. В комнате было темно и холодно. Рядом тикали невидимые часы, сквозь незашторенную часть окна пробивался со двора тусклый свет фонарей, за стеной знакомые позывные возвестили о начале российских "Вестей". Боясь повернуться, я осторожно натянула на плечи Юла мягкий мех, пахнущий талым снегом и с нарастающим аппетитолм принюхалась - где-то наверху или внизу жарили картошку с луком. Мой рот наполнился слюной - я вспомнила, что утром смогла проглотить лишь чашку кофе. Он тоже был голоден, этот чувственный младенец, утомленный и усыпленный любовью. Я решила, что смогла бы встретить его пробуждение вкусным ужином, если бы мне удалось отыскать хоть что-нибудь - завалявшуюся картошку или стакан риса. Но едва мое плечо шевельнулось, стараясь незаметно высвободиться, он сильнее прижался ко мне, стиснув в объятиях.

- Не отпущу, - пробормотал тихо, но грозно. А потом добавил. - Ты. наверно, совсем голодная.

Сел, кутаясь в плед, щелкнул кнопкой настольной лампы и присмотрелся ко мне, щурясь от света.

- Опусти абажур. - Попросила я, испугавшись внезапного перехода от блаженного безумия к убогой реальности.

Я лежала в чужой комнате - тесной и неопрятной. Окно, едва задернутой обвислой шторой - синие букеты на серо-коричневом фоне, заваленный бумагами и книгами подоконник, несколько книжных полок, поставленных друг на друга, и гора перевязанных веревками картонных коробок. Со спинки единственного стула свисало банное полотенце, футболка и раскинувшая беспомощные рукава одеванная рубашка. На вытертом щербатом паркете валялись сброшенные нами вещи - в такой же тесной неразберихе, как провели эти часы их хозяева.